Смертные мертвецы.

 

Кресты, кресты во тьме одни,
И мы там тоже, но немы.
В Христа мы верим, но не важно,
Свидетель толковал  своё
Туристы мы, в господнем царстве,
Певцы всей ложи про него.
Не знаем мы, кто прав, кто верил,
И ложь зачем-то говорил?
Ведь если нет, наш мир забвенье,
Лишь смерть спасает от него.
Судьба-то наша, век в оковах,
Той жизни, что нам хороша.
Возможно, тот нас закабалил,
Кого мы славили всегда!
Хоть и в душе, но он не понял,
Ведь рабство это не для нас.
Мы жили вечно, век в оковах.
Вопрос наш странен: «Для чего?»…

Сергей Кацман

 

Предисловие.

 

Мне хотелось бы предупредить читателя в том, что события, описанные в этом …, являются по большей части реальные. Например: губернатор … разбился в вертолёте по какой-либо причине, а я напишу, что «ракета земля-воздух дала надежду жителям … области в счастливое будущее». Подобное будет присутствовать в …, но основная часть – реальные события.

Своего имени я не разглашаю, чтобы не быть в постоянной угрозе. Так как в тексте описаны события, огласка которых была бы неприятна некоторым людям (не все сволочи и подонки). Имена естественно изменены, но не все. Просто изменять все имена не имеет смысла. А присутствие их имеет смысл, т.к. некоторые считают, что имя влияет на судьбу.

Также оговорюсь насчёт редакторов и редактирования этого текста. Я всеми конечностями за пословицу: «Что написано пером, не вырубишь топором». Следовательно, что я напишу сегодня, завтра переписывать не буду. Не буду изменять содержание, по наставлению  каких-либо людей. К редакторам отношение отрицательное. Хотя, я не против исправления ошибок, но против того(!), что они не только исправляют, но и добавляют свои строки. Каждая строка имеет много смыслов, но эти бездарные твари (редакторы) видят только то, что наверху. Хороших редакторов сейчас мало, да и когда они хорошие были.

Я начинаю писать этот …, я не знаю, что будет на следующей строке. Пока я не знаю названия…

Спасибо, что хоть это прочитали…

 

Пролог.

 

…Но молчи! Несравнимое право

Самому выбирать свою смерть.

Гумилёв

 

Осень. Дождь. Грязь. Что может быть хуже? Ничего. Всё остановилось. Жизнь бессмысленна. До смерти ещё долго, шестьдесят, семьдесят лет. И все эти годы будут бессмысленны. Никто не знает, что впереди, но она знала – ничего, пустота.

А ведь у неё был когда-то свой путь, своя жизнь, своя любовь. Хотя любовь была не только её, он тоже любил. Жизнь текла хорошо размеренно, но она могла жить. Однажды в один прекрасный, простите, день всё кончилось. В самом начале жизни.

Люди говорят: «информация даёт власть», «информация делает человека богом». Но это ложь. Информация убивает душу (энергетическую матрицу).

Всё началось с того, что её отец уходит к другой женщине. Но она ещё жива, бежит к нему он спасет. Нет. Его больше нет, или скоро не будет. Бездушная машина добивает её душу, у неё не остаётся больше ничего. Кроме … жизни.

Ветер. Дождь. Холод. Крыша шестнадцати этажного дома.

Толь хрустит под ногами. Ветер усиливается и двигает волосы на глаза. Но это её не мешает забраться на край, край крыши. Ноги скользят, но не сильно. Это не мешает стоять и смотреть вниз. В шестнадцати этажную пропасть, которая обещает решение всех проблем, лучшее обезболивающее душевной боли. Страх? Нет, она не боится. Смерть лучшее, что может с ней случится. Миг смерти лучше даже, любви к нему. Она не знает, что в семи километрах в ОКБ (Областной Клинической Больнице) вновь забилось сердце, у её любви. Она не знает ничего кроме боли.

Ветер гладит её волосы, периодически закрывая ей голубые глаза. Она пытается плакать, но не может. Хотя может и не хочет. Она только стоит и смотрит вниз, в шестнадцати этажную бездну.

Судьба отсчитывает секунды, что навсегда стереть её жизнь из своей книги. Сколько секунд она будет стоять, не знает даже судьба. Это будет только её выбор.

Десять секунд. Она смотрит на часы, которые он ей подарил, но ничего не видит. Для неё не осталось времени в этой жизни. Больше не осталось.

Девять… Восемь…Семь…Шесть…Пять секунд. Фитиль жизни догорает. У неё не осталось ничего, кроме смерти.

Четыре… Три… Две секунды. Она наклоняет в пропасть и смотрит в неё.

Одна секунда. Она не может устоять. Её ноги катятся по сыро толи. Она летит в пропасть.

Она пытает смотреть, но ветер режет глаза. Она слышит воздух, который трётся об её тело. Всё громче и громче.

 

Глава 1. Группа.

 

И разнесся слух о сем по всей земле той.

Матф.9:26

 

Мне часто снится сон. Я стою на крыше, на краю. На том доме, откуда Аня прыгнула около года назад. Я смотрю на землю, но её нет. Там где должна быть твердь земная, тьма, непреодолимая тьма. А иногда там белый свет, чистый белый свет, как фильмах, про похищение людей инопланетянами. Но в большинстве случаев там пустота. Не знаю даже, как это описать.

Потом, когда меня достаёт смотреть вниз, я поворачиваюсь и вижу её. Она идёт ко мне, ветер треплет ей волосы, открывая мне её лицо. Её губы двигаются, Аня говорит что-то, но я не слышу. Она подходит ближе. Я начинаю слышать: «Антон сейчас я приду к тебе…» Или что-то в этом роде. Я пытаюсь с ней говорить, но она не слышит и не видит меня. Её лицо наполнено болью. Она двигается медленно. Всё ближе и ближе к краю. Она уже на краю, я пытаюсь преградить ей путь, но она проходит сквозь меня. Потом она прыгает вниз, в пустоту.

И тут сон мне дает возможность, сделать выбор. Или лететь за ней, или остаться здесь. Я выбирал много раз, очень много. Я пробовал оба варианта.

Я остаюсь на крыше, но тут время ускоряется. Дом обрастает мхом,  покрывается трещинами. В итоге рушится, вместе со мной. Я падаю за этой грудой камней. Влетаю в ПУСТОТУ. И просыпаюсь.

Другой вариант. Я прыгаю за ней. Она влетает в пустоту, но я всё ещё лечу. Я лечу очень долго, как будто время остановилось. Но когда, в конце концов, влетаю в пустоту, я вижу её. Аня стоит в комнате наполненной светом. Я иду к ней. Но не дохожу. Её лицо вдруг наполняется болью и пол (или какая-то поверхность) подомной исчезает. Я проваливаюсь во тьму. Просыпаюсь.

Это день был такой же, как и прошлый (как все дни последнего года). Такой же сон, проснулся там же где и вчера и т.д.

Уже целых два месяца я жил здесь. Работал, где придётся, одним словом, на еду хватало. Естественно не учился, после смерти Ани я бросил всё. Всё было бессмысленно. Теперь у меня был лишь этот склад и группа психологической взаимопомощи самоубийц. Но группа была пуста. Я раз в месяц публиковал объявления в газете, но никто не звонил.

Но в один, простите, прекрасный осенний день. Зазвонил телефон.

 

Наконец-то! Кто-то позвонил. Первый самоубийца! Он позвонил. Сразу согласился на встречу там, где я сказал.

 

Склад - помещение, которое отец Ани, ещё при жизни, отдал обществу психологической поддержки самоубийц. Кстати отец Ани его создал. Где-то, два месяца назад Виталий Сергеевич (так звали отца Ани) разбился в автокатастрофе. Хотя, может он сам, направил машину в столб. Он винил себя в Аниной смерти, но на сам деле в ней виноват я. Не попади я под машину, она была бы жива. Я виноват! Не будь я виноватым в её смерти, забил бы я на эту группу взаимопомощи самоубийц. 

Старый склад находился на окраине города в промышленном районе, в котором кроме фабрик и домов начала XX века ничего нет. Фабрики стояли, в смысле не работали. Или использовались не по назначению. Как склад наш, например. А в домах отсутствовали крыши и стен, в большинстве их никто не жил. Людей нормальных там обитало мало. В основном скупщики цветмета и бутылок (краденого  конечно). Естественно там скапливались безработные, ворьё и т.п. Если ты хочешь продать краденное добро, иди в промышленный район.

 

Новый и первый самоубийца пришёл, как и договаривались в 9.00. Его звали Владиславом. Фамилию свою он не называл по телефону.

Он позвонил в точно назначенное время. Я спустился и открыл. Он вошёл.

 Выглядел он лет на 17-20, а может и меньше. Он был не высокого роста. Волосы были цвета гнилой картошки, одним словом черно-зелёные.

 

Про смерти Ани я узнал не сразу. Не мог просто физически знать. В моей истории болезни^* было следующее (даю без дат, ибо память у меняL, и пишу обычным языком, но соответствие с оригиналом почти точное (только синонимичный перевод)):

День 1.

Привезли в **,30. Откачивали в процессе доставки. Откачивали. Операция. Откачивали. Операция.

День 2.

Без сознания или кома (я не врач)

День 3.

Без сознания или кома (“-”)

Кто-то додумался до того, что что-то забыли внутри больного или что-то забыли вставить (моё мнение).

День 4

Назначена операция. Отложена операция (кто-то опоздал).

День 5

Операция. Откачивали. Успешная операция.

День 6

Без сознания или кома (я не врач).

День 7

Приходил в сознание(2 раза). Продолжительные последствия наркоза.

День 8

Пришёл в создание, обматерил персонал. Выгнали из реанимации.

День 9

Первая встреча с людьми из внешнего мира.

*(Это была своеобразная версия истории болезни)

 

Свежий самоубийца был с большими серыми глазами, которые спонтанно хлопали при каждом подходящем случаем. Брови и чёлка образовывали прямоугольный треугольник, когда он смотре в низ, а так как он был маленький, он смотрел в низ нечасто.

 

Я не сразу поверил в смерть Ани, а тем более в её самоубийство. Я знал, что большинство самоубийств, происходит у людей, страдающих депрессией. Но Ани всегда была веселой, она не могла себя убить. Я поверил лишь в то, что она умерла (не сама).

 

Клиент общества взаимопомощи самоубийц имел загорелое лицо (у меня в голове сразу возникла мысль, что он пытался загореть до смерти (новый способ суицида), но его заранее выгнали из солярия). Верхняя одежда его состояла из кожаной куртки, тряпичных штанов и коричневых полуботинок “гробов”. 

 

Меня выписали из больницы, я сразу поехал домой. Тогда я жил в обычном 5-этажном доме, на втором этаже. Явно не один. Я, родители, старший брат. Меня встретили не очень, по следующему ряду причин. Первая. Я пролежал в больнице очень долгое время, я отстал в учебе, меня могли выгнать из школы (маловероятно). Плюс к этому я заявил, что хочу бросить (мне было на всё забить), до этого я вообще на золотую медаль шёл. Но это цветочки. Вторая. Перед тем, как меня сбила машина, я ходил в банк и снял много (неприличная сумма) денег (не своих, родителей, по их просьбе). Пока я лежал сбитый, деньги вынули.

 

Свеженький труп начал разговор не оригинально.

-         Привет!

-         Здравствуй Вла-владислав (немного я подзабыл его имя)! Заходи, раздевайся, там вешалка (показал на стену с гвоздями)

-         Угу. (Пошёл вешаться, это я про одежду)

После процедуры раздевания и повешенья, гость был лично мною провожен в комнату со стульями и столом. Стульев там было много, нам хватило.

 

Виталий Сергеевич то время занимался в сфере малого бизнеса, грубо говоря, по сравнению с пролетарием жил богато. Занимался он реализацией спец. одежды. Фуфайки. Куртки. Рукавицы. Вот он что продавал, оптом естественно. У него были контракты с тремя швейными цехами и со всеми тюрьмами (колониями или СИЗО) области. Работа шла хорошо. У него был маленький офис, в котором работали как минимум три человека. В своё время он меня тоже взял к себе. Я обучал персонал пользоваться ксероксом и наборными печатями. Но потом сам ушёл. По последним данным у него работает 6 человек. Секретарши – 2 шт. Обычно болтали между собой и отвечали на телефонные звонки. Менеджеры (один продвинутый)- 2 шт. Также болтали, если были в офисе, обычно ездили, разбирались с поставщиками. Оператор ПК – 1 шт. Человек лет 15, сидел, пробовал свои вирусы и заправлял картридж, который умудрялись секретарши израсходовать за день.  Водитель (азербайджанец) – 1шт. Или возил Виталия Сергеевича, или сидел в офисе, что бормотал про своих родственников.

Несмотря на то, что Виталию Сергеевичу было около сорока лет, он был ярым противником «попсы» и приверженцем CD-плееров. Плеер постоянно висел у него на поясе. Если, например, он сидел за столом и писал счет-фактуру, то связаться с ним можно было, только постучав громко по столу (ногой или рукой значения не имело, главное вибрация, которую он ощущал кончиками пальцев (ног)).

 

Владислав выбрал себе какой-то стул и естественно сел. Я тоже сел на стул, естественно другой. Начал я.

-         Заранее говорю, я не психолог и никогда им не был. Но я – человек, который может помочь. Я не ставлю перед собой попытку удержать от самоубийства (как мне было противно говорить это). Цель – не дать человеку совершить ошибку, акт суицида нельзя делать сразу, сгоряча, так сказать. Нужно разобраться зачем, почему, стоит ли. Но я всё-таки человек и я был своеобразной жертвой суицида, моя заинтересованность отчасти личная. Если понял, что я сейчас сказал. Скажи что-нибудь.

Клиент ушёл глубоко в себя.

 

 На следующий день, после моего прибытия домой, пришёл Виталий Сергеевич. Он был относительно весел, явно уже оправился от потери. Не то, что я до сих пор не верил в самоубийство.

Тогда он стал жить отдельно от жены, и вроде думал о разводе. Жена обвинила его в смерти дочери, а он тоже в этом уверен и чуть не повторил судьбу Ани. Но его остановил водитель-азербайджанец. Он отвёз его загород и провёл курс своего национального лечения. Основой лечения этого было вино и задушевная беседа. Вино, как рассказывал сам отец Ани, было превосходное, естественно национальное. Лечение продолжалось в течение недели. А фирма была на автопилоте, не в первый раз кстати. Лечение имело даже распорядок. Сначала вино и беседа, потом спать. Так было каждый день. Теоретически это объяснялось так. Вино размягчает мозги, уговоры становятся истинами, а сон укрепляет веру или что-то в этом роде. О чём они беседовали, я не знал. Возможно, Водитель-азербайджанец обратил Виталия Сергеевича в ислам. А по исламу если отец верует то и дочь тоже, значит, дочь верна Аллаху. Мухаммед говорил, если умрёшь в борьбе с неверными, всё хорошо будет. Цитирую: «И даровал им Аллах награду ближайшей жизни и прекрасную награду будущей».  Ну, вот Аня погибла в борьбе с неверными земляными червяками и попала в хорошее расположение Аллаха.  Хотя, у азербайджанцев христианство тоже за религию идёт, тогда ничего хорошего - плохо. Но это я чего-то отошёл от темы.

Лечение это ставило перед собой задачу, оставить человека живым. Задача была выполнена, но жизнь поменялась на корню. Всё старое осталось, но и новое добавилось. Вот это новое – общество поддержки самоубийц (если вы заметили, я называю общество по-разному, это из-за того, что название я забыл, память у меняL).

Он пришёл меня завербовать. В это общество самоубийц. Но тогда когда изложил мысль об общество, которое удержит людей от необдуманных действий. Он знал, что я единственный человек, который может взяться за это дело полностью, подойти творчески, душой. Зачем мне это думал тогда я, её наверно убили. Может даже из-за меня. Хотя её никто не видел со мной. Да и зачем. Сразу самого близкого человека мочить нелогично. Виталий Сергеевич упёрся в проект об обществе. Но для его выполнения нужен был я. Во-первых. Повторюсь, я в этом заинтересован не материально, т.е. полная отдача и т.п. Во-вторых. Это общество рассчитано на людей  моего возраста, а люди, как известно, более раскрыты со сверстника. Отец Ани знал, что его возраст не тот.

Что бы меня заполучить, Виталию Сергеевичу нужно было развеять во мне мысль, что её убили. А тогда я ещё решил поиграть в детектива и найти убийцу, которого нет.

 

Владислав был в себе. Молчал и даже не реагировал на мои щелчки перед его лицом. Хорошо, что я додумался - проверить его слух. Может так, выведу из транса.

-         А как тебя называть, а то Владислав слишком длинно? Влад или Слава?

-         Меня так и так зовут.

-         Значит Влад. Если тебя устраивает, зови Антон.

-         Угу.

-         Влад, не сочти меня за садиста и психа, но может скажешь что-нибудь насчёт общества поддержки самоубийц. Ещё общество можно называть взаимопомощи самоубийц.

Он вновь был в трансе. Я снова не выдержал.

-         Варианты ответов надо?

-         Угу.

-         А- Что-то в этом есть. Б- Пролетит всё. В- Психи вы! Г- своё мнение.

-         А

-         Хороший ответ.

-         Мне кажется, мне этого не хватало раньше. Все эти психи, в смысле психологи, и психоаналитики ничего не понимают. Как их только учили? Вот у нас в школе психолог был, я был у неё частым гостем. Так приду, а она мне всё про бога. Библию пыталась заставить читать. Слава богу, не смогла! Потом кружки рисует вот это мы, это бок. Фигня полная.

Его прорвало. Наверно, это он так долго речь придумывал.

-         Её вся школа боялась. В смысле не физически, а подойдёт к человеку и начинает про бога, про добро и т.п. Свидетелей Йеговы в школу приглашала, они в актовом зале проповеди читали. А детей согнали под угрозой двойки, как её удалось это, не знаю. А теперь те, кто ходил, странные стали, ходят по городу, «Пробудись» раздают и библию. Сергей Николаевич, наш учитель технологии, умнейший человек, всегда говорил нужно её в психушку сдать. Она ему много крови извела. Однажды и нам, вмести с учителем, попало, стенды делали ей. Так она стоит, наблюдает, да проповеди христианские читает. Сергей Николаевич уж за директором бегал. Пришёл директор. Оказалось директор тоже зомбированный. Вот и два урока мучились, ели выдержали.  Большинству ничего, а остальных пришлось водкой отпаивать. Один тоже, человек не глупый, говорил, что свидетели Йеговы внедряют агентов в школы, вроде вашего психолога, для вербовки психологически слабых детей и морального подавления сильных, пока маленькие. Прав он.

Тяжёлая жизнь у него была.

-         Так я ходил к частникам, они тоже Христос-ФОРЕВА. Заговор это.

На этом закончил. Снова он был далеко.

 

Я начал моё расследование. Аня была убита, кем я должен выяснить. Хотя я не любитель детективов, но и по художественным произведениям вести расследование глупо. Я начал с места преступления, но на шестнадцатом этаже, также лихо закончил. Люк на крышу был на замке. Тут были плюсы и минусы. Плюс- новых следов не будет. Минус – старых следов не увижу. Поиск выхода на крышу нашёл своё счастливое заключение в соседнем подъезде. Люблю Россию!!! Всё делается у нас через одно место, которое всем известно.  Я вылез на крышу. Ветер, здесь был ветер. Хотя внизу всё было тихо, штиль. Ветер теребил мои волосы, было немного холодно. На крыше лежал снег, а на краю лёд. Это выглядело как обычный раскатанный каток.  Скажем так адский каток. Нет. Каток им. Люцифера. Звучит!!! «Хорошо, что зима», - думал я: «под снегом всё наверное сохранилось, как… Тогда когда она…её.»  Или всё-таки она. Я тогда не верил, не хотел верить. Я не мог. Это бы было предательством любви.

Я зачем-то решил поглядеть вниз и стал подходить к краю. Я встал на лёд и прокатился по катку им. Люцифера в бездну. Я упал. Половина моего тела, была над пропастью. Мои пальцы впились в снег, боясь выскочить из него. Я боялся, боялся умереть. Нужно было сорваться, тогда бы всё это кончилось, даже не начавшись. Я выбрался. Кисти были синие, кое-где красные. Два ногтя были содраны. Но не было боли, я чувствовал лишь холод. Я лежа на крыше, на снегу смотрел в небо. Отдыхал так сказать. Моё сердце до сих пор бешено колотилось.

Я встал и только теперь заметил, что у меня нет одного ботинка. Пришлось идти так, на одной ноге ботинок, а на другой два носка. Эффективно, и людей хорошо пугать. Когда я спускался, у меня наконец-то потекла кровь из содранных ногтей, но боль я почувствовал гораздо больше. Свой ботинок я так и не нашёл. Толи его взял какой-нибудь бомж, толи он за что-нибудь зацепился в полёте. Вот это была уже идея, настоящего детектива (если по-русски  следователя).

Но в таком виде быть дет… тьфу! следователем  было нелепо. Я пошёл домой, с идеет перспективного возвращения. Но это было не суждено, случится.

 

-         А с какими вопросами к психологам ходил?

-         Дык! Я это! Наркоманом был, на кислоте сидел около года. Потом меня лечили. Сейчас я не хочу возвращаться к кислоте. Но без этого я как бы потерял смысл жизни. Раньше бывало, сидишь в школе, а для чего? Для того чтобы прийти из школы и полетать немного, а сейчас зачем жизнь. Вот ходил я по ним и задавал вопрос, зачем жить, она ведь бессмысленна.

-         (я его перебил) Ты прав! Только, я думаю, что в целом жизнь бессмысленна, но наркотики равновесны с любовью, в твоём случае, например. Может, ты не там искал.

-         Искал я там, только я немного не так объяснил. Сейчас, я наркотики также не считаю смыслом. Только теперь нет такого смысла, который играет в моей жизни роль.

-         А любопытство скажешь не смысл?

-         Ну, это какой-то полу смысл. Я его признаю отчасти, в другом случае, я уже в пере дозировкой лежал в морге.

-         Может расскажешь о своей жизни поподробнее?

Он снова был в своём мире.

 

После смены обуви, я пошёл к одному человеку, который мог , что-то знать. Я с ним работал в нашей общей сфере. Естественно вы заинтересовались, что за сфера? Вот такая общая сфера по бартеру коллекций. Монеты, марки, оружие холодное и т.п. Чего у нас только не было. Доходы имелись неслабые. А ведь я мог уже быть богатым, если б не Аня. Тот человек, с которым я работал, был найден мною и введен в дело. Нас было двое и пол города увеличивало через нас свои коллекции, но появились конкуренты. Но также у меня появилась Аня. Я отошёл от дел, отдал моему человеку всё, себя дал ему в доставку, чтоб мелочь в карманах была. Но для толпы я остался главным, как мне казалось тогда. Я решил, что это козни конкурентов.

Пришёл я к нему домой. Он был дома, наверно, деньги считал. Хотя не знаю, что он обычно делает дома, например я жил. Хотя это уже не в тему.  Он, вроде обрадовался.

-         Привет, Антон! Где пропадал?

-         Привет! Да так дети, семья.J

-         ХиJ. Пришёл занять своё место? Велком! (Я в нём не ошибся)

-         Нет, спасибо. У меня несколько вопросов.

-         Я знал твой ответ. Давай вопросы.

-         Конкуренты сильно мучают?

-         Нет, у них сейчас свои разборки меня не трогают.

-         Уверен? Может, они меня трогают?

-         Не должны. Я объявил, что ты ушёл. Все обрадовались, наивныеJ.

-         Они поверили?

-         Да. Почему ты задаёшь вопросы?

-         Они пойдут на убийство? Точно скажи!

-         Нет. Сейчас там вполне нормальные люди. Сейчас не выгодно ссорится. Москва наращивает монопольное влияние. Нам скоро придётся объединиться.

-         Будем, надеется, что ты прав. Тогда, пока.

-         Пока, ты давай чаще заходи. А то со скуки помру!

-         Хорошо.

Вот так я и ушёл.

 

Случилось чудо он начал сам. Он открыл рот и заговорил.

-         Ну, с чего ж начать? Начнём с начала. Родился я тут в этом городе, вроде в родильном доме №1. Рос ребёнком обычным. Пошёл в школу в 8 лет. 9 классов закончил. А потом в компании некоторых людей попробовал кислоту. Всё лето сидел на ней, и 10 класс весь на кислоте, странно, что не выгнали. Потом, кто-то заметил. Направили меня в лечебницу за городом, а там полгода лечили. То током, то таблетками. Но это не помогло. Перед окончанием курса лечения я сбежал. Бегал я долго. Но когда бегал,  не брал кислоту. Просто найти не мог. А бегал я за городом по деревням разным, как раз весна была или лето, я даже не помню. Тепло, красиво. Бегал я в районе двух сел Апанеево и Горшевино(или Горшково). Названия, блин, язык пятку сломит. Однажды иду я, значит, ночью из Апанеево в Горшково. А это недалеко лесок пройти. Зачем шёл? Гулял просто. Ну, я иду вдалеке от деревни, а то местные больно буйные. Вижу, какой-то парень идёт к деревне. Видно не местный в одной руке пиво Премьер, а в другой фонарь заморский. Ну, я думаю, вдруг у него кислота есть, ведь городской. Познакомились мы с ним. Кислоты у него не оказалось. Смешали его пиво с моим самогоном и употребили. Вот тут его на философствование и попёрло. 

Тут он остановился.

-         А где тут туалет?

Я показал. Он исчез на 15 минут. Запор дело долгое, так сказать.

 

Виталий Сергеевич не оставлял своих попыток поработить мою волю, моим же чувством вины. Он ждал меня дома, точнее, у дома. Сидел в своём москвиче. Машина была старая, но до сих пор ездила. Виталий Сергеевич не хотел её менять, хотя с его доходами, мог держать целый парк москвичей. Его магнитола орала на весь двор, естественно это было наше радио. Звучал «Крематорий – 2001 год».  Но как видно, стоял не долго, ибо соседи ещё не сбежались. Или стоит очень давно, что соседи уже разбежаться. Других вариантов не было, он ждал меня.

Моя попытка пройти под балконами провалилась. Подойдя к двери подъездной, я лицезрел его лик.

Он предложил мне пройти в его машину, я почему-то не отказался.

Я сел на переднее сидение. Вдруг перед глазами у меня появилась фотография Ани. Очень большая фотография.

Всё стало как в тумане. Машина завелась. Я не чувствовал, как мы тронулись. Я не видел, как мы выехали за город. Я не слышал, как орали ДеПСы, как шелестела взятка.

Я очнулся в другом городе. Один. В снегу. Рядом со мной лежала бутылка вотки и ксерокопия чего-то. Чёрт! Не чего-то, а её прощальной записки. Записка личная, матери. Она себя убила. Это было то, что добила меня. Моя голова или сердце скоро взорвётся. Я убил её.

Записка гласила:

«Лично! Маме!
Прости меня, я прошу прощение у тебя, потому, что больше не у кого.
Папа ушёл. Антошка умер. А без них я не могу жить.
Прощай! Я - Аня!»

Я прокричал: «Я виноват!»

 

Он вернулся, сел на стул и продолжил свой рассказ.

-         Звали его, чёрт, как же его звали? (пауза) Ага! Амацкий его звали. Не знаю толи это его фамилия, толи имя. Хотя внешность у него русская. Европиид так сказать. Или Европиоуд. Ну, выпили мы пиво с самогоном. И самогон, и пиво на вкус были не очень. Смешали, получилось самое то. Бочек выпьешь. Вот он как начнёт философствовать спьяну, хоть уши затыкай, но говорит в основном по делу. Сначала расскажу, откуда он взялся. У них тут был  пикник, отмечали что-то. А он пошёл и заблудился. Пересказать его философствования смысла не имеет, может только потом. Я расскажу общие постулаты. Во-первых,  он сказал, что мы все рабы. Конечно, мы рабы государства, богатых, но не только. Мы рабы самой жизни, рабы себя. Рабы всех благ. Говорил убедительно, приводил убедительные примеры. Он убедил меня, что жизнь бессмысленная вещь, которая нас вдобавок эксплуатирует. Я тогда под воздействием пива с самогоном воспринял всё,  и теперь, напьюсь бывает и слышу его голос. А иногда во сне слышу.  Может он бог, какой-нибудь, сбежавший от своих родственник (всяких там Иисусов, Аллахов и т.п.), на землю. А?

-         Тебя послушаешь, возможно. Рассказываешь с выражением и красиво, аж матом ругаться не хочется.

-         Смотрел я «Сорванные башни». Такое сложно повторить.

-         Говоришь смысла нет, а «Сорванные башни» смотришь?

-         Я в процессе поиска. Нет его там тоже, хотя круто сделано.

-         Расскажи-ка мне про школу вашу зомбированную.

И он начал, с новой силой. Талант блин, повешенный.

-         Школа у нас левая, но каждая левая школа хочет стать не левой школой. А почему она левая, а вот почему. Например, праздник мировой, а мы в праздник учимся. А если в других школах в воскресный день учились за день будничный, учимся в воскресения. Все уроки составляют проповеди психолога актовом зале. Слава богу, что у всей части школы, которая не зазомбирована выработался иммунитет от психолога. Например, например если на восьмое марта попадёт, читают: бытие 2:18-25,Ефес.5:21-64Матф.18:21-35. А если на день ученика ту вообще: рим.1:24-32 Матф.6:24-34 1Кор.6:9-20 Иоан.8:2-11. Это ещё что. Во…

-         (я его перебил) Ну библии не читаю. Что ты сказал, не знаю.

-         А ты найди Иеговскую, бесплатную, там обычно как раз  эти и написаны вместе со смыслом прочтения. В конце в дополнение.

-         Что-то влом искать.

-         Например: бытие 2:18-25 – о браке

-         Понял, глюки у них.

-         Теперь ягодки будут. Решили они однажды, устроить крещение под страхом двойки. Согнали всех в актовый зал. А там уже проповедник свидетелей Иеговы стоит, поджидает. Свечи зажёг уже. В центре актового зала поставили корыто, вроде то которое вместо туалета использовали раньше, школа левая, я уже говорил. Технология крещения была такова, нагой человек погружается в корыто, лежит, потом поднимает, целует крест и свободен. Мы сразу уйти попытались, одной двойкой больше одной меньше. Не вышло, у входа стояли два Иеговца, большие и жирные. Думаем всё, не видать нам милости у Аллаха. Но тут на нашу удачу, влетает бравый Сергей Николаевич с лопатой и давай рубить Иеговцев. Хорошо он охранникам уши отрубал. Хотя он им головы тоже отрубал. А проповедника мы сами добили. До сих пор районные комиссии ездят и удивляются, почему на пришкольном участке такая картошка хорошая.

-         А как же психолог?

-         А у них был отдельный обряд омовения, и они ничего не заметили. Мы сообщили, что крещёные и всё на этом кончилось до времени.

-         Веселая у вас школаJ

-         Однажды психолог предложила директору заменить учёбу, на труд физический. Мол, знания против бога, а труд делает человека. Мы сначала обрадовались. Но потом день на пятый узнали, что школу перестраиваем в храм. Это нас тоже не огорчило. Нас огорчило то, что храм будет при монастыре, а мы монахи. Оказывается, это была идея не психолога, а руководства сверху. Месяц назад был взорван Иеговский храм в Москве. Кто остался, переехали к нам в школу. Надсмотрщиками были, хрен сбежишь. А через неделю школу, ныне храм ОМОН взял в два кольца. Штурм был ночью. Почти всех Иеговцев отловили, а зомбированных поместили в психушку. Психолог чудесным образом исчез. Через месяц у нас появился ново-старый психолог внешность такая же, только другой пол. Гадаем до сих пор брат или операция.

Он вновь ушёл  из нашего мира, а я пошёл искать воду или чай. Хоть что-нибудь.

 

Я не помнил, что потом произошло. Снова был туман, я чувствовал лишь боль, боль внутри себя. Там глубоко, может в сердце, а может и в желудке. Это не имело значения. Не знаю, это было хуже гиены огненной.

Я очнулся в промышленном районе, в этом, грубо говоря, складе. Виталий Сергеевич бродил где-то рядом. Ожидал, когда я очнусь.

Странное существо человек, знает, что раб, но не предпринимает ничего. Я знал, Виталий Сергеевич заставил меня понять вину. Чувство  которой мучает до сих пор. Он подошёл ко мне, дал воды и стал говорить.

-         Тебя мучает чувство вины. Ты хочешь умереть (это было так). Я знаю тебя, такого, что ты сейчас чувствуешь, не пожелаешь даже врагу. А хорошего человека огородить от этого нужно всеми средствами. Общество взаимопомощи самоубийц создано для этого.

Вот сволочь, знает, как меня поработить. Такого не то другу, я самому злейшему врагу не пожелаю. А людей защитить от боли, подобной моей, это долг который я должен Ани, но и себе. Да и сам я, кроме этого рабства не вижу ничего в этой жизни. Это единственное, что может играть роль для меня. Всё я бросил, останется только общество.

-         Ты знаешь, что я чувствую. У меня нет выбора, я согласен – сказал я.

-         Что это общество будет делать, я не имею ни малейшего представления. Я не психолог так сказать. Представляется, как у амерекос там всякие психологические группы поддержки. Я отдаю этот склад обществу, фирма будет оплачивать ренту и т.п. Сейчас оплачено вперед на 5 лет. Я даже фонд общества открыл, использовать средства можно будет, через пять лет.

-         А что я собственно с самоубийцами делать буду?

-         Это твоя воля. Принимай меры по избежанию, тех самых самоубийств. Какие? Сам думай.

На этом он закончил и вышел, оставил меня обдумывать свою жизнь. Лежал я два целый день, а потом нашёл на складе водку, которую оставил отец Ани для меня. Выпил её. Я спал наверно часов двенадцать.

Когда встал, я нашёл инструкции Виталия Сергеевича. Дать объявления в газету и куда ещё, предположительно в интернет. Об интернете я слышал, но никогда не видел. О нём говорили как о паутине, а паутину эту свил  и был пауком какой-то Билли Гейтс. На этом мои скудные знания об интернете кончались. Вообще, я компьютер три раза в жизни видел. Один раз в офисе, отца Ани. Однажды на почте. А также в школе. Зачем он нужен, я особо не знал. Но предполагал, печатать счёт-фактуры. Больше он ничего не мог. Хотя, я не разу  не пользовался компьютером. Всё выполнить не как не смогу. Значит, только газета!

Давать объявления в газеты дело сложно и опасное. Во-первых, нужно сочинить объявление, а это не так уж и просто. Первый вариант был такой: «Появилась группа для самоубийц иди записываться», такое в печать не пустят. Второй вариант тоже не подошёл, а третий было то, что нужно: «Идет предварительная запись в группу психологической поддержки людей, которые потеряли смысл жизни (попытки суицида и т.п.). Бесплатные занятия» Немного криво, но сойдёт. Отдал объявление, деньги и пошёл домой, ныне склад.

 

Влад больше ничего особенного не говорил. Я ему объяснил, что здесь можно остаться жить. Самоубийца отказался. Потом он ушёл.

 

Прошла неделя. Газета с объявлением появилась на прилавках. Началось время длительного ожидания, которое длилось около года. Я ходил каждый месяц подавать объявления. Брали деньги охотно. Сначала на объявления реагировали. Т.е. спрашивали, не шутка ли это; зеленели и изменяли форму глаз на треугольную; отказывались брат. Через месяц привыкли. Меня знали. Здоровались на улице. Интересовались сколько народу. Отвечал есть. Но реально не было нормальных звонков. Звонили обычно психи, но и они через месяц перестали.

Виталий Сергеевич приходил на склад каждый день, интересовался, не звонил ли кто. Получал всегда отрицательный ответ. В выходные он сидел перед телефоном и ждал. Это продолжалось полтора месяца. Виталий Сергеевич погрустнел и заходил не более двух раз в неделю.

 

Следующая встреча, т.е. вторая, произошла на следующий день. Он пришёл рано утром. Я проснулся от  громких ударов по железу. Влад был одет в тоже самое, как прошлый раз, только без куртки. Он сообщил, что его толи выгнали из дома, толи он сам ушёл. Причину он не скрывал: «Это бессмысленно!». Пришёл, ну и хорошо.

Когда он отогрелся и пришёл в себя я начал разговор.

-         Влад, если надумаешь акт суицида, сообщи мне. Я не буду тебе мешать. Это на всякий случай. Вдруг что.

-         Постараюсь.

-         А лучше не убивай себя, пока в группе не появятся ещё двух, как минимум, самоубийц.

-         Угу.

Он остался жить на складе. Я его разместил на втором этаже, в комнате №2. Влад разместил сразу на полу свои носки, и организовал кровать из газет на полу. Вроде он даже был рад таким условиям. Я пообещал сообразить кровать как у меня.

Прожил я с ним на складе достаточное некоторое время. Ходил он всегда босиком. Пытался меня к этому пристрастить. «Полезно, ногам!» - говорил. Но не смог. В моих полушариях мозга составился его личностный портрет Влад (портреты разные бывают). Сначала, я выделю самое, по моему мнению, важное. Он не имел вредных привычек, совсем. Даже кофе не пил. Это было достаточно странно. Сам обосновывал свой выбор бессмысленностью. Конечно, это бессмысленно, но зачем от этого отказываться.

 

Время шло медленно, недели казались годами. Никто не звонит. Виталий Сергеевич ходит не часто. Не одного живого человека. Сиди и жди. Красный цвет стал моим цветом. Я вставал и смотрел на этот проклятый телефон красного цвета. Он молчал. Скука, хоть вешайся. А вот этого как раз и хотелось. Но было ещё рано. Я должен Ани, смертью своей долг не отдашь.

Скука заставила начать какую-либо деятельность. Сначала я сделал себе кровать из покрышек и фанеры. Получилось хорошо. Как приехал Виталий Сергеевич, привёз много газет. А зачем не известно. Однажды от безделья я стал на дверях комнат (комнаты только на втором этаже) писать номера. Вот, что безделье делает с людьми.

Я не зомби, я живой. Я ел каждый день. Еда за счёт Виталия Сергеевича. Это я на всякий случай говорю, а то, подумаете, чёрт знает что. Всё кстати было за счёт отца Ани.

Вот так я и до жил до Нового года. За это время появился стол и много стульев. А телефон от скуки я перекрашиваю раз в неделю. Сделал вешалку при входе. Т.е. вбил пять гвоздей в стену. Чем не вешалка. Все пальцы отбил молотком с непривычки. А потом молоток случайно упал на ногу, и я не мог ходить три дня (мог, конечно, но больно было).

На Новый год пришёл Виталий Сергеевич. Сделал мне эдакий сюрприз, я его не видел две недели. Принёс булькающий состав и подарок. Из булькающего была водка.

-         Шампанское – бабье пойло – объяснил он.

Три бутылки! Подарок не показывал, сказал: «В новый год увидишь». Коробка подарка была 25*25см. Но, что там я узнал только в новом году.

После и в процессе употребления двух бутылок, Виталия Сергеевича потянуло на разговор.

-         Нет звонков. Странно. А не халтуришь ли ты? Хотя тебе в этом пользе нет. Вот работал у меня компьютерщик. Одну неделю. Платил, помню, полтинник в час. А он и работал два часа в день как максимум. Учил он этих дур, секретарш. В 1с что-то тыкал. Звали его толи Саня, толи Женя. А лет ему было тоже неопределённое кол-во, в пределах от 13 до 16. Хрен его кто разберёт. Ты его вроде сам видел. Давай выпьем и я продолжу. Ну, за старый!

Выпели. Он закусил хлебушком, а я солёным огурцом. Откуда огурцы солёные взялись я не понял.

-         Однажды прихожу на работу, а его нет. Спрашиваю эту толстую: «Где этот?». Она говорит: «Чернила кончились в принтере, пошёл заправлять». Вот тут до меня и дошло, не чисто работает парень. Когда компьютерщик пришёл, мне всё объяснил. Только я понял, что в магазине надули. Решил его выгнать временно, до выяснения с магазином. А в магазине сказали, гонит он. Ну и выгнал окончательно. Чернила сволочь воровал.

Он взял кусок хлеба и направил его прямиком в рот.

-         А если он правду сказал? – спросил я.

-         Какую правду, ты его морду видел? Одни волосы, а не морда. Дядя Это, блин, из «семейки Адамс».

-         Да, облысением  не страдал. Анекдот этот слышал: «Объявление: "Лечу от алкоголизма. Торчу от наркоты"».

-         Слышал, лет пять назад. Вот в офисе вчера был, так это вот анекдот. Привезли с зоны заказ. Голицы. А они все на правую руку. Продвинутому менеджеру было не до смеха.

Вот так и встретили новый год. А подарком оказался телефон. «Чтобы ночью в первом номере спать, а не перед телефоном. Хорошо ты с номерами придумал. Не понимаю, как до этого спать мог за столом» - объяснил он подарок. Свихнулся Виталий Сергеевич, аж думает, что я круглосуточно звонка жду. Первого в девятнадцать часов он ушёл. Вернулся только через пол месяца.

 

Жили, простите, хорошо. Проводили беседы каждый день. Были всеми руками против жизни.

Однажды зазвонил телефон. Звонок дал надежду, что группа станет группой. Надежда стала фактом.

 

Виталий Сергеевич приезжал всё реже и реже. Настроение было очень плохое. Он стал часто говорить, что не может жить. Отец Ани потерял надежду в то, что группа, т.е. общество взаимопомощи самоубийц, поможет людям. Всё это подпирало его к краю своей жизни.

 Медленно, но верно он шёл по крыше высотки. Каждый шаг отсчитывал недели. У него оставалось несколько шагов. Виталий Сергеевич мог жить, но смысл не оправдал себя. Общество психологической помощи самоубийцам не работало. Он забросил работу, но фирма работала на автопилоте, дела шли хорошо. Виталий Сергеевич, иногда, останавливался и смотрел куда-то вперед за грань или в пустоту, в такие моменты он был далеко. С каждым часом становился всё мёртвым.

 

Разговор по телефону есть ничто иное, как искусство. Некоторые, не владеющие этим искусством, начинают нести всякую чушь: «Настя!? Это Костя! Сколько времени?». А ведь он хотел сказать совсем иную фразу. Плохо обдуманные фразы операторов могут развить фобию у клиента.

Я снял трубку. В трубке стоял гул, наверное, межгород или сотовый. Звонили из области. На фоне было частое дыхание и всхлипы.

-         Вы попали в общество психологической поддержки самоубийц.

-         Здравствуйте. (Женский голос, нормальный вес, приблизительно лет 16-25) Я сейчас стою на ванне, на шее у меня верёвка. Я не хочу жить. Но я боюсь умереть.

-         Странно, что боишься. Почему ты хочешь совершить акт суицида?

-         Жизнь – дерьмо.

-         А в чём выражается?

-         Денег нет. Любви нет. Все меня ненавидят. Учиться не берут и так далее…

-         Вылезай из веревки и приходи в промышленный квартал на ул. *** в д. **

-         А как же встреча со смертью смерть?

-         Мы ничего не имеем против суицида. Мы пытаемся огородить от скоропалительных выводов.

Короткие гудки.

-         Дура какая-то прикалывается. Мы её не увидим это точно.

-         Может, поспорим? – сказал Влад.

-         Давай! На что?

-         На смерть!

-         То есть?

-         Если она появится тут, ты дашь мне убить себя.

-         А кто тебе мешает убить себя?

-         Помнишь, я пообещал тебе не убивать себя, пока не появится два новых самоубийцы. Обещание для меня многое значит. Всю жизнь мне обещали, но никто не сдерживал. Обещания – выше смерти!

-         Условие такое: она придёт и  будет в группе.

-         Согласен!

-         А если я выиграю?

-         Тогда я не буду убивать себя, пока не появится три самоубийцы.

Мы пожали руки. Никто не разбил, но мы  и так верили друг другу. Странный спор, который может дать странные результаты.

 

Дни складывались и превращались в недели. Недели соответственно в месяцы. Месяцы которые приносят смерть, боль и разочарования.

Осень была на пороге, но лето ещё не сдавало свои позиции. Дожди не длились больше часа, а потом появлялось солнце, высушивая все лужи. Деревья были в зелени, не имели даже мысли о жёлтом цвете. Все люди радовались этой погоде, кроме него.

Виталий Сергеевич уже был мёртв. Но как говорится, надежды умирают последними. Он теплился надеждой до конца.

В свой последний приезд на склад он даже шутил. Но глаза его были пусты. Он не хотел умирать, он ещё верил.

Машина неслась под 80 км\ч. Виталий Сергеевич не глядел на спидометр. Он ехал на автопилоте, находясь далеко от своего тела. Но судьба сыграла с ним, и Виталий Сергеевич проиграл. Шестисотый мерседес подрезал его и он, пытаясь уйти от столкновения, влетел в столб.

Встречного движения не было почему. Почему Виталий Сергеевич повернул направо? Можно только гадать. Это могла быть просто плохая реакция или своеобразный метод суицида.

 

Вечер был странный. Настроение Влада было необычное. Постоянно пытался шутить. Хотя шутки придумывать он не умел. Стал мне рассказывать об учение Оманском.

-         Я вот думаю, если продую спор, тогда пойду и найду этого Оманского. Пусть он ещё кому-нибудь расскажет про то, что мы рабы жизни, которая для нас бессмысленна. А потом их приведу к тебе. И уйду в мир иной со спокойной душой. Оманский может, кого угодно убедить. Хотя сам он говорит, что нельзя никому верить. Процитирую: «Не принимай никакую идеологию, а пойми её и создай свою». Вот, что он сказал. Убедит он тебя, я в этом уверен.

-         У меня своё представление о мире. Никто не способен его изменить. Для меня жизнь это какая-то проверка. Проверяют душу или чего-то в этом роде. Если мы по каким-либо параметрам живём хорошо нас переносят на следующий уровень, если нет то жизнь повторяют снова. Жизнь - это школа богов. Уже на земле есть люди, которые должны сказать, например: «Я слишком много прочитал (понял итак сказать), чтобы быть человеком». Но они не говорят, они выше всего этого. Они знаю, что боль приносит наслаждение. Без страха нет истины. Но они молчат, потому что люди не готовы. Потому что бегают всякие свидетели Иеговы и кричат: «Бог – любовь! Творите добро!». Но если всё будет хорошо за, что бороться людям. Если нет несправедливости, не с чем бороться людям. Настоящий БОГ – это злой бог. Злой бог, по мнению свидетелей Иеговы. А для меня БОГ - разум. Бог разумен, он создал такой несправедливый мир не просто так. Хаос – жизнь. Спокойны только трупы. Человек стал человеком, потому что ста убивать разнообразными средствами, чтобы жить.

-         Да, ты, блин, философ. Но доходит медленно.

-         Я не закончил. Сейчас схожу к себе, в первую и вернусь.

Хотел показать ему одну книжку. А в действительности до неё (до книжки, которая в к.№1) я не дошёл. Звонил телефон.

 

Похороны были как в каком-то американском фильме. Шёл сильный дождь. Грязь та и хлюпала под ногами. Нас было пятеро: я, две секретарши, два могильщика. Все три могильные ямы были залиты водой и грязью. Гроб опустили в первую слева. Могильщики сказали: «Ничего не поделаешь, а ему все равно». И все ушли, кроме меня. А я стоял и смотрел, как капли дождя падали на свежую могилу. Потом я увидел вспышку. Началась гроза. А стоял один на поле, на котором росли могилы и памятники. Гроза прошла. Но дождь всё ещё моросил. Через какое-то время, может десять минут, а может и час. Приехал катафалк, типа автобус. Вышла большая толпа. Кого-то опустили в соседнюю могилу. Дождь усилился. Автобус уехал. А я стоял и смотрел. На капли, которые разбивали землю, которые хотели пройти к тем, кто под землёй, увидеть их, каждого. Но не могли.

Вышел из ступора я только в полночь. Даже не заметил, как кого-то похоронили в третью яму. Я не узнал, что за километр отсюда в лесу молния попала в дерево, вызвав тем самым местный лестной пожар. Я не увидел, как кладбище заволокло дымом, который даже не мог сбить дождь.

Капли прорывались всё глубже. Они не видели всех. Но они пытались. В другом мире у них могло всё получиться.

 

-         Да! Организация. Тьфу! Общество психологической помощи самоубийцам.

-         Это опять я.

-         И опять стоишь с верёвкой на шее?! – сострил я.

-         Акт суицида временно отменяется.

-         А чего вдруг?

-         Мне интересно. Вы действительно, ни чего не имеете против суицида.

-         Лично я имею много чего. А на уровне общества психологической взаимопомощи самоубийцам ничего, мы против необдуманных мер. Хотя тут имеются некоторые, которые суицид приветствуют.

-         Вы чего, психи, что ли?

-         Не более чем ты. Ты хочешь, убить себя или нет?

-         Не сейчас.

-         Тогда приходи когда захочешь! ПОКА!

-         Опять та дура звонила – сказал я Владу.

-         С чего ты взял, что дура?

-         Была бы не дурой не звонила бы!

-         Может, переживает духовный кризис.

-         Так самоубийцы обычно не разговаривают. Хотя, лично я знаком лишь с тремя. И не спрашивай с кем, кроме тебя все мертвы.

На этом наш диалог временно прекратился.

 

Я остался один. Родственников у меня давно не было. У них другие планы, они живут. Виталий Сергеевич был последним, так сказать близким человеком. Теперь и его не стало. Я остался один с обществом психологической поддержки самоубийц. Так сказать глава общества. Да какая нафиг голова, пятка.

Я сидел и думал, что же дальше будет. А дождь стучал по крыше. Некоторые капли пролетали через дыры и летели ниже. Но все оставались не пролетали ниже третьего этажа. Что же дальше? Ждать звонка…

 

Наконец-то я добрался до комнаты №1 и взял книгу. Книга называлась «Коран». На языке оригинала. Украл в своё время из мечети.

-         Вот, гляди – показываю ему книгу.

-         Языка, я не знаю.

-         Я тоже не знаю, и 80 процентов  верующих тоже не знают, но верят.

-         И что ты этим хочешь сказать?

-         Кто язык знают, толкуют бога на свой лад. А правильно ли толкуют это ещё вопрос. И библия тоже, кто ее переводил, я не знаю. Выгоднее добрый бог, в него легче верить. Хороший бог и всё прощает, что ещё может быть лучше. Заповеди, ну действуют, но людям они не мешают. Не знаю они, что бог был и творец, и змей.

-         Странное у тебя мнение. Что-то в этом и есть.

-         Нас проверяют злом, мы должны стать богами, а бог умен и расчётлив! Кончать этот разговор надо, а то перестанешь ты быть самоубийцей.

-         Только через мой трупJ.

Я потряс книжкой и пошёл в комнату №1, положить книжку на место. Когда я вернулся вниз, Влад сделал предложение.

-         Нужно бы приукрасить здание, конкретнее помещение. Есть предложение, повесить над входом картину. На картине изображено мыло и верёвка. Всего полтораста рублей  стоит.

-         Вешай, только денег не дам.

-         У меня есть, все равно они мне скоро не будут нужны.

-         Давно хотел спросить, но забывал. Как ты себя убьёшь?

-         Десятикратную дозу кислоты и куда-нибудь на природу.

-         Я предполагал, что-то подобное. Я спать пошёл.

-         Ну, давай!

Я поднялся в комнату №1, и лёг на свою абстрактную кровать. Она как всегда захрустела, но приняла меня в свои объятья.

Я засыпал, моё тело стало незначительным. Я был в мире снов. И вновь мне приснился тот сон. Опять ветер трепал её волосы. Опять она летела вниз. Но внизу была не тьма, а …. Там был Влад, он был пустотой, той самой, которая забрала у меня Аню.

И вновь я летел за ней вниз, но там меня ждал Влад…

 

Глава 2. Она.

 

Я тебя помню,
Ты меня знала.
Я не искал,
И ты не теряла.
Мы ведь за гранью,
Мы и не знаем.
Помним, что было,
Мним, что там стало...

Сергей Кацман

 

Сон последний оплот души. Там правит подсознание. Там я не властен. Там я могу узнать, про себя то, что было всегда тайной. Увидишь все истины в другом свете. Всё другое, но всё это правда.

Пустыня или степь, никто не разберёт. Куда не погляди бесконечность. Но зачем глядеть, Аня стоит рядом и улыбается. Она, что-то говорит, но я не слышу, оглох от счастья. Она показывает что-то, но я не смотрю, ослеп от любви. Она приближается ко мне, ближе. Её лицо очень близко. Ещё. Ещё ближе. Я уже чувствую теплоту её губ. Я чувствую, как её губы касаются и вдруг всё меркнет.

Пустыня, теперь это пустыня. Кроваво-красный песок и чёрное непроницаемое небо. Её больше нет. Она далеко не здесь. Я боюсь. Где она? Я бегу вперёд, но пустыня не уступает мне. Он двигается со мной. Но я бегу, вперед.

Я бегу. Вперед. Быстрее. Я долго бегу. Вечность. Я слишком устал. Я падаю. Песок расступается перед моим телом. Я лежу. Дышу песком, мне наплевать. Её нет.

Я лежу, но в итоге встаю. Пустыня та же. Но тут появляется он – ВЛАД! Его много даже очень. Он говорит сотнями ртов. Его слова гремят на всю вселенную. Гром иерихонских труб. Он говорит: «Ты! Зачем ты живёшь? Она сделала правильный выбор, единственный возможный, который дается человеку, рабу. Жизнь или смерть Она предпочла бессмыслию смерть. Ты её любишь, последуй её выбору». И т.д., и т.п.

Потом всё исчезает. Теперь я лечу, к земле, только в низ. Также как Аня летала в пустоту с крыши многоэтажного дома. Я ударяюсь о землю и просыпаюсь.

 

Она сказала, что зайдёт в 15.00, если не убьёт себя. Она ходит сюда каждый день, каждый раз предупреждает о самоубийстве. На вид больная, а по шрамам на руках  самоубийца, вроде хронический. Хотя по вене попадала она не часто, да нож тупой был.

 

Влад умер, когда позвонила она, звали Юля. Его тело жило неделю. Тело Влада умерло три недели назад.

На следующий день, после звонка, она пришла. Но в это время я был в магазине. Влад её встретил и узнал, кто она такая. Назвалась она – Юлей. Больше ничего ему, вроде, не рассказала. Наверно, он стал гнать, что смысла нет, она его за психа посчитала. Я этого не утверждаю.

Войдя на склад, я её не заметил. Сидит маленькая в углу на стуле-табуретке, прячется. Прохожу мимо, собираюсь подниматься наверх. Тут она меня окликает: «Эй, псих». Поворачиваюсь. Над дверью уже висит картина, мыло и веревка. Когда  Влад успел повесить и купить не знаю. В углу сидит она, одетая в фиолетовые джинсы и гибрид свитера с рубашкой. Кстати гибрид был почти по колено. На ногах ботинки, странно. Не обратил Влад её в свою веру, веру голой ноги. Пуховик висел на вешалке, типа гвоздь. Морда имеет наглое выражение. На голове волосы прямые и недлинные, каштанового цвета. Цвет явно не натуральный, хотя не специалист я. Глаза толи серые, толи красные. Один чёрт разберет. Нос на месте. Зубов не видно, загораживают губы. Губы не тонкие, но и не толстые. Часть левой брови сбрита. Уши маленькие, соответствуют пропорциональности всего организма. Подбородок одинарный, неудивительно. Вес у неё не выше 60 кг или даже 50 кг. Всё остальное, что можно было описать, загораживал гибрид кофты с рубашкой.

 

Шрамы на руках сравнимы с таблетками снотворного в максимальных количествах. Можно откачать. Если прошло двадцать минут обойдёшься обычной слабостью. Промывание желудка процедура не очень приятная, но очень простая. Если прошло больше времени амфитамин тебя спасёт или что-то там есть у врачей своё, но очень похожее. Это вам не с дома спрыгнуть. Хотя, если говорить, в общем, дом может быть низкий. От выстрела в голову у нас лечат, главное оперативность. Выстрел и сразу лечение. Способов много.

Я не верил, что она самоубийца, но её убеждённость меня добила.

 

Мои подозрения о том, что Влад не поладил со вторым моим самоубийцей, не оправдались. Просто Влад сам не общительный с незнакомыми людьми. Почему я это не учёл? Видно старею. Мы все прошли в комноту с большим количеством стулев и столом. В моём присутствии он, Влад, стал активным и начал проповедовать учения Оманского. О своих убеждениях, я молчал, но говорил, что против учения Оманского. Зачем пугать девочку раньше времени, а то повесится ещё на вешалке.

-         Почему мы здесь? – начал Влад, - Потому что мы знаем, что мир бессмысленный. Любовь кончится, так? Так! Покажите, человека, который любил бы больше, ну скажем, двадцати лет. Нет таких. Хотя с возрастом я мог напутать, но всё равно нет вечной любви. Есть только вечная привязанность, но не любовь. А живём мы тоже, только по привычке. Пока мелкие были, не имели полной информации об окружающем мире, привыкли. Не знали, что жизнь бессмысленное дерьмо!!! Привычка вот кнут рабовладельца по имени ЖИЗНЬ!

-         Не пугай девочку своим учением Оманского. Юль это его сугубо личное мнение, – перебил я. Но это его не остановило, он продолжал.

-         Никто не пугает, это правда. Ты сама это знаешь, но боишься признать. Из-за, всё той же, привычки! Мы рабы. И нам это нравится. Грубо говоря, мы сами участвовали в своём порабощении жизнью. Мы создали книги, которые хотелось прочитать. Мы создали наслаждения, которые нас заставляют жить. Мы создали средство порабощения для себя, но пользуется ими жизнь. У нас не выбора, потому что мы рабы. Простой пример. Ты ешь, ты не можешь ни есть, ибо умрёшь. У нас лишь видимый выбор. Мы выбираем всегда одно, то, что лучше. Реальный выбор это выбор смерти. Только и тут выбираем жизнь, ибо привычка. Наша вера тоже зло, но мы верим всему. Оманский говорил: «Главное не верь никому! Не верь ни чьему мнению. Не принимай ничью идеологию. Пойми чужую, и сделай её своей. Не верь себе. Главное не верить. Не верь в догмы, не верь в заветы, ибо они не твои!!!»

-         Молчи неверный! – перебил я его – Хватит! Это я уже слышал, а ей вредно. Юль, может, расскажешь про себя? А?

 

Относился я к Юле поначалу пренебрежительно. Но потом попривык. А теперь даже появлялись мысли, пригласить её жить на складе. Нормальный человек естественно на это бы не согласился. Но Юля было самоубийцей, которые явно нормальностью не отличаются.

Она опоздала. Было уже, пять часов, когда звонок дверной издал звук. И сразу же кто-то стал бить ногами по той же, много значительной двери. Я предположил, что это Юля. И естественно был прав.

Когда я открыл дверь, она влетела в помещение, не замечая меня. И побежала наверх. Закрыв дверь, я пошёл за ней.  Пришло время сомневаться в её склонности к самоубийству. Она бежала на крышу. Люк на крышу был не заперт, смысла не было. Кто будет прыгать с пятого этажа в, так сказать, клубе хронических и профессиональных самоубийц. Есть шанс умереть, если головой падаешь, но это редко бывает. Пятки ведь тяжелее ушей.

Мы стояли на крыше. Она на краю, я у люка. Мне было, в общем-то, безразлично, умрёт кто-то или нет. После воздействия и суицида Влада. Самоубийца и должен умирать, по идее-то! Вот стоим мы. Ветра нет, штиль. Снег идёт. Холод градусов –10 С.

Мы стоим уже минут пять и молчим. Надо ей. Надо, скажет. Я уже замерзал. Не выдержала, как и ожидалось, она. Но я уже сильно замерзал. Зубы точно стучали.

-         Я прыгну, если ты не возьмешь жить сюда!

Вот блин, неожиданность. Сам ведь предложить хотел. Странно, а так сказать не судьба.

-         Можешь прыгать, но, вряд ли, ты убьёшь себя. Ноги сломаешь, но не умрёшь. А вообще оставайся, я не имею ничего против этого.

Я был, только против того, чтобы она занимала номер Влада. Во-первых это его номер, хоть он и умер. Во-вторых, он сказал, что там он деньги свои спрятал. «Найдёшь. Будут твои!» - сказал он. В комнате № 3 жить будет.

 

-         А чего-то мне психам незнакомым о себе рассказывать?! Хотя почему бы и нет! Звать меня вы знаете как. Живу я дома. С родителями, но их вроде никогда дома нет. Училась недавно. Сейчас нет. Скажем так, выгнали. Почему убить себя  хотела, да потому что жить не стоит. Мир слишком жесток для жизни в нём. А сейчас я уйду. Зайду, может завтра. А от вас психов голова разболелась.

Она ушла.

-         Я выиграю спор – сказал Влад.

-         Кто знает , кто знает.

 

Юля снова очень быстро пролетела возле меня и спустилась вниз. Я побежал за ней, на всякий случай.

Она открыла входную дверь, вышла и сразу вошла, только с чемоданом.

-         Будешь жить в третьей – крикнул ей и пошёл к себе.

 

Юля ходила каждый день в течении недели. Говорила в основном с Владом. О чём не знаю. Я ей задал однажды вопрос: «Будешь в группе?». Ответила, что подумать надо.

-         Про тебя всё спрашивает. Кто ты такой? Почему здесь? Но я не колюсь. Отправляю лично к тебе, не идёт.

-         Ну и чё с этого?

-         Влюбилась она в тебя. Обрезом её из общества не выгонишь скоро.

-         Будешь такое говорить, я сам тебя убью. Каким-нибудь методом неэффективным.

-         Всё равно я спор почти выиграл.

-         Видно будет.

Вот в конце недели стало видно.

 

Разместилась Юля без моей помощи. Я туда и не заглядывал. Нафиг надо. Конечно, мне было интересно, на чём она будет спать, Но гордость и тщеславие взяло своё.

Настроение у меня было не очень, говорил я с ней больно грубо, как в первые две недели, после её звонка. Но она всё пыталась общаться, несла какую-то чушь про мою излишнюю официальность. Честно сказать я не  понял, что она имела ввиду.

Я рано поел и пошёл спать. Уснуть я не мог, слишком рано было для сна.

Около полуночи Юля вошла ко мне в комнату.

 

Не только видно, но и слышно.

-         Я готова, я буду в группе. В другом случае нет смысла жить, может даже, жить останусь, – сказала Юля.

-         Ну, дык велком! Только насчёт того, чтобы жить здесь, решать буду я, – сказал я.

-         Ты точно уверена? – спросил Влад.

-         Да, точно.

-         Значит, я убью себя сегодня. Давайте прощаться.

-         Вы это серьёзно? (я кивнул, видно, о споре он рассказал) Психи – вы, – сказала она.

-         Спор есть спор.

Мы попрощались специально подготовленной бутылкой водки. Влад пил мало. Хотя Юля количеством не брезговала.

Потом Влад ушёл. Я не знал, куда он ушёл. Я не видел никогда его трупа, но я знал, что он умер.

Возможно это последний день общества психологической поддержки самоубийц. И я уйду как Виталий Сергеевич. Но стаканы звенели, жизнь пока шла.

Мы сидели с Юлей и допивали бутылку. Она ушла, когда меня сморило. Хотя, может, я просто не помнил этого момента.

 

Я пришла, но его там не было. Он предал меня. Меня всегда предают. Никогда ещё не везло, никогда. Только неудачи. Кто-нибудь падал возле маршрутки, догоняя её? Никто, креме меня. У кого-нибудь разваливалась обувь за один день? Только у меня, выдерживают только ботинки. Но не нормально ходить в ботинках. Меня все бросают раньше, чем узнают имя. Мне повезло только один раз. Да и то по мелочи. Купила две банки по цене одной. И больше ничего.

Всё конец. Это не моя жизнь. Это не то, что мне нужно. Я хочу умереть. Что для этого нужно? Веревка и мыло. Веревка на шею. А вот мыло для чего? Не знаю, значит, помоюсь перед смертью.

Мыло было в ванной. Веревка тоже нашлась. Но  кроме этого взяла с собой сотик и газету. На всякий случай, вдруг будет звонить прощения просить. Вдруг повезет.

Вода медленно остывала, время шло, приближая минуты. Те самые, когда смерть заберет это маленькое, хрупкое тело, которое никогда не знало плотских наслаждений.

Газета была не интересна, хотя сейчас мало, что может интересовать. Решение было принято, и время отсчитывало роковые минуты.

Странно, очень странное объявление, какой-то клуб или что-то там про самоубийц. Странно, я видела номер телефона и думала, может это знак, может, стоит жить? Может везение, может судьба не хочет моей смерти? Может, я нашла то, чем можно купить счастье? Нет, ложь. Я вру сама себе, снова… Не хочу, смерть не лжёт…

Один конец веревки на шее. Другой конец на держателе душа. Ноги сырые, ели стоят на краю ванны. Скользко. Ванна вытекает в канализацию.

Когда ванна будет пустой, я убью себя. Не раньше дам шанс, судьбе изменить мой выбор. Почему бы и нет? Позвоню в это самоубийственное общество. Хуже уже не может быть. Терять нечего. Осталась только память. Которая, тоже исчезнет, через несколько секунд, в крайнем случае, минут. Набрала, с третьей попытки это странный номер, странного общества суицидёрства.

Длинный гудок. Тишина. Снова этот ужасный гудок ожидания. Других я и не слышала за свою жизнь. Только длинные гудки. Снова тишина. Её я тоже слышала, это постоянный ответ на мой вопрос: «Почему? Почему мы не можем быть вместе?». Снова гудок. Шелк! Кто-то взял. Говорит странно, русский акцент. Почему, я не могу, привыкнут? Я здесь уже три года. Но русская речь мне не кажется настоящей. Почему?

Мужской голос, что-то говорит. Формальное общение, как говорит папа, он сам всегда так изъясняется. Он говорит: «Говори так. Так не обидишь». Почему-то я всегда верила. Но правда обиды не, есть только звуки.  Но всё-таки, главная цель - правда. Ему забить на меня. На то, что я описываю то, что сейчас умру. Он не хочет моей жизни. Ему нужна лишь моя разумность. Но зачем мне это?  Зачем?

 

Юля не приходила два дня, а когда пришла, была какая-то не такая. Спрашивала про меня. Почему я здесь? Кто такая Аня? Кое-что я ей рассказал, но в основном молчал. Не хотелось мне говорить про Аню и вообще кто она такая, зачем лезет в чужую душу. Это моя жизнь. Я не хочу, чтобы всякие истерички лезли своими грязными руками в душу. Трогали, так сказать, мои воспоминания, свет во тьме моей души.

 

Сейчас настанет конец. Одна нога на весу и шею начинает резать верёвка. Все неудачи позади. Они кажутся мелочными. Теперь их не будет.  Я жду, выжидаю. Проверяю терпение смерти или своё терпение. Не выдерживаю я. Вторая нога. Тошнота подкатывает к горлу. Веревка режет сильнее. И эти ощущения испытываю за миг до смерти. Это подарок тела душе на прощанье. Всё, в глазах тьма. Всё!

Пиуи… Пиуи… Будильник зовёт меня в новый день, какой он будет, не знает никто. Но будет он не хуже других. Я открываю глаза, и яркий свет режет их. Всё наполнено белым светом. Я присматриваюсь, но теперь вижу лишь белые стены и потолок. Первое, что приходит мне на ум это то, что я изоляторе в психушке. Ведь я помню, что убила себя, значит, теперь не убила. Или убила? Раскрываю шире глаза, предо мной открывается вид спальни, той самой, в которой мы ночевали в Нью-Йорке, когда отец заканчивал свои дела перед переездом на Родину. Это последнее, что я помню из моего счастливого детства. Номер гостиницы ослепительно белый - материализованное счастье! Тогда отец мне дал выбрать. Россия или США. Я выбрала Россию, естественно после отцовских сказок. После этого моя жизнь стала постепенно терять смысл.

Вечно нельзя лежать и всегда приходится вставать. На встречу новому дню из объятий малой смерти.

Раньше я думала, что все религии и легенды о загробной жизни ложь. Да с ними было многим просто умирать, мой прадед тоже верил в рай. Он умер, не сожалея о конце, хотя прадед любил жизнь. Я другое дело, мой выбор сделала жизнь, судьба. Я была всеми руками ЗА. Верить легко, а жить сложно.

На стене было зеркало в большой белой рамке. Но в нём было пусто, лишь серый туман заводил новые вихри тьмы. Меня это не пугало, всё имеет минусы. Люди на них умеют забивать.

Что меня дёрнуло подойти к окну, я не знаю. Но это меня действительно напугало. За окнами  был ад. Земля была плотью, наверно гниющей. Вместо воды была кровь. Кости заменяли камень. И толпы мертвяков ходили по этой тверди. От них постоянно чего-нибудь отваливалось то кусок гнилого мяса, то какая-нибудь кость. Но это им совсем не мешало идти.

Страх брал меня в оборот, он скручивал мою душу и бил по ней кувалдой. Я не выдержала и потеряла сознания.

 

Время не значительно для истин и богов, но оно примиряет врагов и дарит новых друзей. От времени можно ждать что угодно, даже его остановку. Но это уже крайность, хотя наша жизнь не менее чем крайность.

Влада умер, но ожидания мои не оправдались. Общество самоубийц осталось. Я всё ещё жил и был в обществе главным. Хотя общество - это опубликование объявления и сиденье на телефоне. Юля стала ходить чаще, теперь каждый день начинался с её звонка. Я даже стал привыкать к ней, она стала заменой Владу, а то до Владислава я чуть со скуки не умер.

 

Меня разбудил чертан, или мертвяк, или ещё какой труп заблудший. Оно ходило по комнате и стучало костями. Страха почему-то не было. То есть я не перестала бояться, страха не было. Я разучилась бояться, а может,  никогда не умела. Только я не помню, а может и помню. Сейчас не осталось правды, я в другом мире. Чертан тем временем подошёл к зеркалу, постучал по нему костяшкой пальца, наверно, проверяя, наличие зеркала. Потом постучал той же костяшкой, что была у него вместо пальца, по своему блестящему черепу. Мертвяк наверно увидел себя, но не верил, что это он. Хотя из-под окна невидно, что там в зеркале. Чертан всё глядел в зеркало и стучал челюстями, стучал с нарастающей силой. Дошло до того, что от челюсти, что-то отвалилось и упало. Он это заметил и перестал стучать. После пяти попыток поднять утерянный толи зуб, толи кость челюсти, чертан снова уставился в зеркало. Стоял он долго, а я лежала на мягком ковре и смотрела. Даже засыпать стала. Но вдруг громкий хруст убрал остатки сна. Чертан, со всей дури, ударил правой рукой по зеркалу. Зеркало треснуло, но и рука мертвяка с хрустом упала на пол. Осколки зеркала, словно в замедленном фильме, стали падать на пол. Они ударялись о пол и разлетались на более маленькие осколки, которые в свою очередь разлетались на ещё более мелкие. И всё шло до того, пока осколки не исчезали полностью. Когда это случилось, серая воронка из зеркала схватила чертона и стала оббивать его о стены. Тем временем комната наполнилась серым туманом. В конце концов, ничего не было видно.

 

Однажды она пришла и сказала: «Что это такое за общество? Чего-нибудь делать надо. Тебе, например, почитать лекцию: «О вреде организму после пачки снотворного» или чего-то в этом роде. Брошюрку вы пустить: «Способы суицида. Что выбрать?». Хи!J». Потом добавила: «Я это серьёзно, а то не похоже на общество». И тут начался диалог.

-         Общество существует, ну, и всё, прости, хорошо!

-         Два человека? Это общество?

-         Ну, человек один – ты. Вот с этим я согласен.

-         И чё делать будем?

-         Жить! Пока, жить!!!

Она чего-то ещё сказала, но потом вроде успокоилась. Мне вообще-то хватало раз в месяц в газету ходить.

 

Когда дым рассеялся, чертан исчез, а зеркала как будто и раньше не было. Наконец-то я решила встать и осмотреть местность в окно. Но окна не было или нет, оно было, только за ним была серая тьма. Бездонная и непроницаемая. Комната была та же, но света стало меньше, теперь он шёл с потолка из невидимого источника. До тумана, может, оттуда и шёл, но я не помню. Может и из окна. Хотя мне на это наплевать. Не всю свою смерть сидеть тут, где даже зеркала исчезают.

Дверь была белая, моё любопытство влекло к ней. Я стала приближать к двери. Дверная ручка была круглая. Поворот и дверь поддаётся. Из-за двери на меня лился красный цвет. Там был коридор. Над моей дверью и некоторыми другими горели красные лампы. Коридор был пуст. Я закрыла за собой дверь. Лампочка над ней потухла, а дверь не открывалась. Ломиться в другие двери было бесполезно. Где лампочки не горели, двери закрыты, а за теми, над которыми горели, была серая тьма. Один путь по коридору к двери с надписью «Exit». Но дойти до неё, было не суждено, ибо её там не было. Она была сзади, всегда сзади. Я иду к ней, но её уже нет, она с другой стороны.

Надежду я потеряла сразу. Села на пол и стала сидеть, ждать конца вечности. Пять раз помещение наполнял серый туман и пять раз слышала шаги или даже топот многих ног. Потом туман рассеивался. Лампы горели уже над другими дверями.

Я села у двери с потушенным фонарём и стала ждать тумана. Но не дождалась, дверь открылась сама. За ней была такая же комната, как и та, в которой я проснулась. Там было зеркало.

Не долго думая, я разбила зеркало, и меня унёс серый вихрь, куда не знаю. Вокруг была серая тьма, и не было ничего, даже меня. Точнее тела, а разум или что-то там было.

Тело я ощущать стала не скоро. Сначала я почувствовала боль в правой коленке. Затем почувствовала головную боль. Поначалу я воспринимало как само собой полагающееся, но только до тех пор, пока не открыла глаза.

 Я увидела то, чего боялась, может быть, больше всего – я жива и всё ещё дома, в ванне. Я лежала в луже образованной из моего завтрака и крови, наверное, из носа. Я была почти измазана в этой смеси. Голова и нога действительно болели. Также меня до сих пор тошнило, наверно, сотрясение мозга. Кровь из носа уже не текла.&

Её жизнь была всегда такой. Сотрясение, клиническая смерть со всем этим она знакома. Она просто не может жить удачно, что-то берет и делает гораздо хуже. Она предпринимала меры, но всё получилось как в злом афоризме: «Какой бы ты сложный путь не выбирал, жизнь сделает ещё труднее» или “тоже испортит”, хотя разницы никакой. Неудача - это её жизнь. Никто кроме неё не получал сотрясение в туалете, или не на кого не падал патрон выстеленный в воздух. Это хроническое невезение.

Хрупкое, совершенно обнажённое тело, покрытое смесью крови и рвоты, содрогалось в пустой и холодной ванне. Каждые пятнадцать секунд тело дёргало правой конечностью и, испытывая боль, начинало стонать. Всё это было пока неосознанно, но сознание уже приходило.

Почему я не умерла? Ах, да. Этот проклятый держатель для душа. Ненавижу РОССИЮ! НЕНАЗВИЖУ. И стены у них из дерьма или пенопласта. Всегда вот так то одна сволочь, то другая. Даже умереть не дают.

А нога уже почти не болела. Я лежала минут двадцать, после того как очнулась, хотя разве я могу оценивать время. Пришло время - встать.

Она, медленно упираясь на край ванны, поднялась. Голова кружилась, сотрясение мозга, а тем более раз шестой уже, это вам не пиво бесплатное пить!

Я встала с трудом, но это лишь из-за того, что кружилась голова. Кое-как закрыла занавеску и включила душ. Тёплая вода медленно стекала по моему телу, смываю всё то, что заменило мне смерть.

 

О себе она рассказывала мало, хотя меня постоянно пыталась расспрашивать обо мне.

-         Расскажи чего-нибудь о себе.

-         А ты, сама, почему не рассказываешь?

-         Да не о чем там рассказывать, невезение одно.

-         Вот значит у меня тоже. Тоже не стал человеком и живу теперь на каком-то складе. Хотя какие люди могут быть в нашем мире. Людей пытаются сделать рабочими муравьями. В школах преподают всяких Толстых-мозгоёбов. А вот если бы все читали, чтобы с миром то было? Стали бы ходить толпами одинаковые люди, с одинаковыми мыслями, которые подчиняются одним идеал. Ведь так нельзя. Человек это индивидуальный организм со встроенным разумом, который к обществу и отношения-то никакого не имеет. Но нет, породили общество, а теперь всё, нет выхода, тока суицид. Только зомбированные все. Вот сейчас, всей толпой на матрицы: революции ходят. Потом вопят всей же толпой: «И это всё?». А потом кто-то из толпы, но не совсем зомбированный скажет: «это правда конец!». Толпа его естественно заколбасит. Но не в этом дело, главное то, что общество враг человека.

Хоть это ввело её в глубокий ступор, и она временно прекратила вопросы.

 

Мылась я долго, но когда закончила, голова уже не кружилась и коленка перестала болеть. После душа мне пришло в голову позвонить психам в общество самоубийц. Разговор состоялся, но был не более содержательнее первого, хотя, что я им тогда наговорила, я не помню. Но всё-таки не умерла, значит, схожу туда к ним, на всякий случай.

 

Было темно, но не было никаких сомнений, что это не Юля. Она закрыла за собой дверь, которая в свою очередь охотно захлопнулась. Хотя такие события не располагали к разговорам, я стал чего-то бормотать.

-         Чего это ты собственно пришла?

-         Напомнить проводы Владислава.

-         То есть?

-         Ты это забыл. Если хочешь вспомнить, закрой рот и молчи.

Я замолчал.

 

Я снова жива и всё ещё свободна от опеки родителей, которые куда-то там ретировались. К знакомым по службе как сказал папа. Я была свободна, по идее, если самоубийство удалось, квартирка бы пропахла до приезда моих предков.

Пришла я туда, когда это, так называемое общество было не полностью укомплектовано. Меня встретил Владислав. Он там был потенциальным самоубийцей. А другой, другой, который в момент моего прихода отсутствовал, создатель этого общества и бессменный глава (что-то в этом роде).

 Владислав в основном молчал, пока не пришёл другой. И начали они мне устраивать такой мозгокап, что свихнёшься. В тот день, помню, быстро ретировалась.

Заходить, я к ним заходила, но говорил со мной лишь Владислав, а другой, его кстати Антоном звали, бросал официальные реплики. Сначала  к нему относилась пренебрежительно, но потом даже стала интересоваться им. Расспрашивать Владислава о нём, но он молчал и направлял лично к Антону.

Я, вроде, запала на этого Антона. А, может, и нет.

Не сразу, но я решила остаться в обществе психологической взаимопомощи. Хотя цель моя была не избегнуть той смерти, которую сама захочу, а узнать, грубо говоря, Антона поближе. А потом можно и умереть. Если как всегда не повезет. Быстрее всего так и произойдёт.

 

Однозначно, Юля была очень странная. Три раза упала с лестницы, один раз ударил током выключенный телефон, бесконечное количество рвала шнурков. Это уже не считай, что каждый раз дверной звонок бил её током.  Наблюдалось какое-то хроническое невезение. Но было видно, что она уже к этому привыкла. И естественно это не мешало ей ходить каждый день.

С недавних пор меня стало мучить любопытство, почему она не убила себя, ведь уже и веревку намылила. Ответа вразумительного я не получил. Юля вообще об этом всегда молчала. Но я узнал другие факты её жизни. Отец был послом в США до 1990 года. А потом стал бизнесом заниматься там же. А потом его ностальгия замучила, и всей семьёй переехали в Россию. Мать была тоже кем-то на вроде посла или помощника посла. А чем сейчас занимаются, я так и не понял. Возможно, пропивают заработанные за бугром деньги. Чем не причина самоубийства. Но это всего лишь моё предположение.

 

Я дала им согласие на то, чтобы они вписали меня в общество. Ну, какая-то процедура похожая. Владислав сразу устроил свои проводы. Они там какой-то спор затеяли.

«Взгляните на картину, вспомните меня», - сказал он, показав на картину над входом, и ушёл. На картине была веревка и мыло.

Потом с Антоном мы тяпнули водки, и он стал разговорчивым. Он рассказывал мне про какую-то Аню, но я ничего не поняла из его пьяной речи. Потом он полез меня лапать и целовать, называя Аней. Я особо не сопротивлялась.

 

Сегодня она не приходила, очень странно. Звонил какой-то человек толи из больницы, толи из морга. Спрашивал, что такое за общество. Я ответил. Умолчал про то, что мы не против самоубийц. Спрашивал: «Можно ли, если человек против лечения». Я его не понял, но ответил, что можно.

Она сказала, что придёт в 15,00, но пришла в другое время и цель была другая. Умереть или остаться.

Начинает появляться сомнения, сама ли она перерезала себе вены или какая-нибудь случайность.

 

Я проснулась раньше Антона. Он спал. Сначала я не верила, но по отсутствию одежды сделала первое умозаключения после пьянки. Потом ушла.

Это было как сон, и казалось не реальным. План минимум выполнен, теперь ощутив радость секса, вроде, можно умереть. Точно пора умирать.

Туда больше не пойду, он и не пустит.

Нет надо сходит, вот отходняк пройдёт и схожу. Проверить надо. Можно ведь и завтра себя убить

Что ж это я испугалась смерти или заговорил разум? Что?

 

Аню я люблю, Юлю как бы тоже. Но изменил или не изменил. Всё равно. Убить что ли себя?

Об этом нельзя думать, а то свихнусь. Нельзя, значит, нельзя.

День был такой же, как вчера, с Юлей перекинулся лишь несколькими репликами.

-         Добро утро!

-         Угу – ответила она.

-         Может сейчас, ответишь, почему у тебя шрамы на руках? – при попытки заглушить свои мысли спросил я.

-         Ну, отвечу ради такого случая, хоть и не первого. Однажды на меня в магазине люстра упала.

Хроническое невезение на лицо, но я про это забыл. Фраза  «хоть и не первого» напугала меня. Я стал перебирать свою память.

 

Он ничего не помнил. Или просто не хотел вспоминать. Сначала, как-то, страшновато было, с ним говорить. Но потом попривыкла.

 

Долго я память перебирать не смог, кто позвонил. Красная трубка была возле моего уха после первого звонка.

-         Алло! – сказал я.

-         Здравствуйте это опять я – говорил какой-то голос. – Я звонил недавно, спрашивал можно ли к вам поместить человека. Вы согласились

Он, что думает, что это психбольница. Его проблемы.

-         Ну и в чём проблема. Приезжайте!

-         Хорошо!

 

Я ходила часто. С ним общалась. Пугала, что, может, убью себя. Он был непробиваем. Нужно переезжать к нему.

Так и сделала. Для верности устроила сцену попытки суицида. Всё прошло нормально, у него не было иного выбора.

Спала с ним, точнее поспала часок. В остальное время мы были заняты. Инициатива была естественно с моей стороны. Сопротивление было быстро подавлено.

 

Глава 3. Пусть меня убьют.

 

10. Да, они не верят во встречу со своим Господом!

Сура 11(75) “ХУД” Коран

 

Мы встретились! Я и смерть. И тысяча, если быть неточным, стволов, которые в скорое время будут направлены к моей голове. У меня оставались последние секунды, чтобы подумать о моей ушедшей жизни. Кладбище было окружено, по крайней мере, были приняты все меры, чтобы я отсюда не ушёл. Милиция была рядом. Я уже слышал лай собак и громкий мат сержантов ОМОНа.

Мраморные плиты, оцинкованные кресты и старые гнилые скамейки – свидетели моих последних минут, в этом никому не нужном мире. В мире, в котором есть только смерть, тех, кто борется за жизнь. Хотя я не за что не боролся.

В правой руке был зажат самопальный револьвер. Звали его – «Ленин - 1». Название многих пугало. Я сам много раз сам себе отвечал на вопрос: « почему такое название?» Чтобы пугать.  У револьвера было два ствола и 4 барабана. Он был не очень большой, как могло показаться по описанию. Он был даже не тяжёлый и легко помещался за пояс. Я не конструктор, судьба заставила, а я сделал.

В барабане оставался последний патрон. У меня был выбор застрелиться или сделать честь милиции, дать им убить меня. Я пытался его бросить, но он врос в мою руку. И теперь я чувствовал ту тяжесть, которой никогда не ощущал. Бросить, значит… Ничего не значит, смерть в любом случае. Мне долго не прожить. Убить себя выгоднее, менее больно, но мне, наверное, уже была нужна боль. И смерть от другой руки, не своей

Шёл дождь. Осень была в своей роле. Но было ещё не холодно, но я и не чувствовал. Сегодня кончилось всё то, что я не начинал. Шансов нет, хотя они мне не нужны. Я уже не здесь, а там. За гранью.

 

Человек спал. Сидя на стуле, лёжа на столе. Голова лежала на печатной машинке, в которой наполовину торчал листок. С одной стороны были какие-то символы, предположительно, русские буквы. Чашка стояла справа от него. На дне был какой-то «кофейный напиток». Слева стояла бутылка с водкой пустая. Какие-то осколки валялись у стены за столом. Человек слабо похрапывал, иногда постанывал. В комнате горел яркий неоновый свет. На потолке висела белая трубчатая лампа. Где-то на полу трещал дроссель. Слева, позади стола загудел старый холодильник «Брест». Свет мигнул. Человек был далеко от этого мира. Он вкушал свою малую смерть.

Слева висел портрет с чёрной ленточкой. Жена умерла год назад. Завтра ожидалась година, а он стал отмечать заранее, хотя сейчас уже было ноль часов. Кто бы  мог подумать, что ей не придётся дожить до старости, до того времени, когда у неё появятся дети. Рука самоубийцы, её рука не щадила. Хотя кто знает, может её убили. Её нашли на кухне с ножом в руке и перерезанным горлом. Она готовила салат. Но не закончила. Может, она сошла с ума, и решила приготовить салат из собственной шеи. Этого не знает никто, даже я!

Будильник прозвенел в шесть. Он завёл будильник на автомате. Встал также. Пошёл в туалет, в ванную, на кухню. Выпил какой-то плохого кофе,  т.е. «кофейный напиток». Он вспоминал, зачем встал. И на редкость быстро вспомнил. Он собирался на кладбище.

Его звали Николай. Он был писателем. Не Пушкин конечно и даже не Лидин. Он писал разные рецензии, романы для домохозяек и т.п..

Сегодня он шёл на кладбище.

 

Сегодня я пришёл работать. Теперь я работаю в ФСБ. Вырвался! Теперь будет хорошая жизнь. Никаких краденых мотоциклов и пьяных убийств. Всё! Теперь странные и подозрительные дела, к которым не применим стандартный подход.

 На столе лежала открытая папка. Интерес победил, первое дело на новом месте: «Личное дело № 123566 Винитин Юрий Геннадьевич.

Общая информация:

Родился в 22 июня 1986 году город Кохма в Ивановской области.

Родители: Винитин Геннадий Львович – отец. Корсакова Изида Михайловна.

Место регистрации: г. Иваново, Ленинский район, пр. Текстильщиков 56-12.

Место работы (учёбы): МОУ школа №5 в г. Иваново.

Пропал без вести. Заявление поступило в 15,00, 15.09.01

Закрытая информация (с 4,05,02):

20,04,02 – обнаружено тело В.Ю.Г. на дереве возле бывшего кинотеатра «Центральный», ныне, торговый центр «Плаза». Произведено обследование патологоанатомом, сделаны фотографии. Тело обнаружил  владелец пивного тента «Ярпиво» Кургиняд Усат Вегалович.

21,04,02 – тело исчезло из морга. Все сотрудники молчат или говорят: «Вы чего с ума сошли. Сейчас нам зарплату платят, покушать купить можем. Это вам не 95 год».

30,04,02 – Человек похожий на В.Ю.Г.  Замечен на центральном рынке. Удачная кража трёх арбузов.

4,04,02 – дело переведено на полную эгиду ФСБ…»

Сразу и такое дело. А может просто проверка. Мистика чистой воды. Оживший самоубийца. Надо позвонить проверить начальству, может, кто-нибудь пошутил.

 

Тихо, почему тихо? Где те, кто хотел поймать меня. Где те, которые  должны меня убить. Вот блин страна! Убить толком убийцу серийного не могут, который даже  сопротивляется. А чем сопротивляется это вообще – ого-го! Не блин, это не страна. Это Россия!

Он не мог видеть, как его взяли в два круга. Он не знал, что смерть отменена откуда-то сверху, приказом, который гласил: «Не трогать, быть на расстояние. Людей не пугать. Вы ушли, вас нет. Ждите человека».

 

Старые синие джинсы, которые никто не стирал целый год, футболка с большой дырой на спине, затвердевшие от пота носки, старые кеды «made in USSR» с надписью «adidac» - всё это быстро налезло на долго не мытое  тело. Сумка с какими-то конфетами и чем-то, что нужно людям на той стороне, была собрана. Всё было готово, нужно было только открыть дверь…

…Ключ в замке, поворот, щелчок. Ключ в карман, проверка двери. Закрыто! Всё вниз по лестнице, туда, на кладбище,  к ней.

 

Вот блин работа. Легче расследовать пьяные убийства. Нет его нигде, но тела ведь тоже нет. «Это твоё дело, пока не найдёшь тела» - звучал приказ босса. А у меня теперь и выбора нет, наверное, если откажусь - выгонят. А может? Нет выгонят. Никаких свидетельств, ВЮГ пропал. Его нигде нет. Как будто и впрямь умер. Но такие не умирают, они обычно, что-то устраивают. Я, кстати, уже разослал информацию всем силовым структура, чтобы не убили ненароком. Всё-таки интересно объяснится странные события, когда-нибудь или всю жизнь над этим делом работать.

«Дз.з.з.. Дз.з.з.. Дз.з.з..» - зазвенел телефон пурпурного цвета. На это я и не мог надеяться.

 

 Люди даже не подозревают, что в руках у меня оружие, я же могу убить их. Наверное, им наплевать на жизнь, если они пришли сюда, на кладбище. Может, некоторые будут рады смерти. Вот идёт какой-то странный мужик с красными глазами и разорванной футболкой. По глазам видно, ему на всё наплевать. На всё. Убью его, он рад будет. Ого, он идёт ко мне. Всё ближе и ближе. Если что возьму в заложники, хотя мне это и не надо. Я умереть хочу!

 

Человек шёл по кладбищу, его мысли путались: «Блин… Я дверь закрыл или нет? Газ-то я выключил? Да блин, о чём я думаю? Куда я иду не помню. Чем я стал?». Писатель уже не знал кто он. Последняя книга была написана год назад, а теперь все попытки были тщетны. На лист выливалась какая-то ахинея. Скорбь сожрала его разум и душу. Наверное, уже подбиралась к телу, но писатель этого и не подозревал. Он должен умерь, если ничего не произойдёт вырывающего из жизни.

Писатель уже был близко. Недавно прополотая могила выделялась среди остальных. Почти рядом с ней стоял какой-то человек, со странным предметом в руке. Николай был, как бы, частью кладбища, олицетворение духа скорби или близкой смерти.

Этот человек просто поглощал его взглядом. «Может он родственник? Чего он так пялится-то?» - думал писатель.

 

Первый раз в году за город и сразу на кладбище. Но ведь работа есть работа. Да и эта поездка уменьшит, возможно,  время жизни это проклятого дела.

Пять фургонов ОМОНа, странно. Им как видно нечего делать, как ловить арбузного вора. Это ещё не всё. Около трёх патрульных машин и две скорые помощи. Я подошёл к первому лежащему в траве ОМОНовцу и спросил: «Ну и чё лежим?». Ну, он естественно послал меня, несколько раз и не только на три буквы. С этим больше я не разговаривал из принципа, пожалуй надо на него настучать с воспитательной целью, а то не дело это ФСБэшника материть.

Я нашёл сержанта, назвался во избежание нецензурных реплик. Он сообщил, что похожий человек на кладбище. Сержант постоянно бормотал о том, что надо брать сейчас или мочить. А то он за ребят не ручается. Я предложил им ещё полежать, а сам пошёл в глубь кладбища искать ВЮГа. Но тут раздался выстрел где-то впереди в первом круге. Я побежал вперед, он нужен был живой.

 

Кто-то сзади закричал: «Уходи, он убьёт тебя!». Я и не понял, что ОМОН уже здесь и только ждёт приказа. Нет, я им живым не дамся и мужика этого им не отдам. Всё равно он скоро себя убьёт. Так сказать развлекусь перед смертью. Инстинктивно я вздёрнул «Ленина –1» и на вытянутой руке направил на высокую траву, где предположительно лежали ОМОНовцы. Я почти нажал на курок, но вовремя вспомнил, что у меня один патрон для меня любимого. Но ОМОНовцы знали, как стреляет штука у меня в руке, и от нервов кто-то не выдержал и пальнул в меня. Один раз, его остановили. Человек в разорванной майке стоял позади, не понимая, что происходит или просто не принимал это всерьёз, безразлично.

 

Да, не я один считал этого человека странным, а ещё и толпа ОМОНОвцев в траве. Владелец руки, которая сжимала мне горло, был спокоен, возможно, он сам понимал свою странность. Хотя я не могу ничего сказать.

 

Не отойдя и трёх метров от второго круга, меня уронили на землю ОМОНовцы. Вынудили сволочи ползти. Сказали, дескать, пристрелит ещё, а нам отвечай. Не поползёшь - не пустим.

Когда дополз до первого круга, я лицезрел следующую картину. Возле какой-то могилы с высоким памятником стоит мой дорогой ВЮГ и держит за горло какого-то мужика в разорванной футболке. Заложник выглядит как-то отрешенно. Хотя может заложники везде такие.

 

 Палить им действительно никто не давал, да и вредно им. Вот были бы у меня патроныJ! Да заложник мой и впрямь пофигист или как его назвать можно? Забить ему на всё и умереть он хочет,  наверное.  Всё пора уходить с кладбища, а то тут и умирать как-то грустно, да и заложника моего надо обработать перед осознанным самоубийством.

 

Человека резко дёрнули за шею и куда-то поволокли. Он не ожидал этого. В кустах, что-то стало шевелиться. Ах, да это ОМОН.

Вот подлец, что ж ему не стоялось. Куда-то потащил. По всей грязи.

 

ОМОНовцы подойти не дали. Пришлось вместе с ними ползти за ВЮГом.

Ползли мы долго, до самого выхода. Там ВЮГ занял машину скорой помощи и куда поехал, залога не оставил. Я поехал за ним. ОМОН сначала поехал за мной, но потом удивительным образом исчез.

Он ехал в центр города. Я ехал тоже, не ведая даже того, чего он задумал.

 

Нельзя меня за руль пускать. Ведь убью кого-нибудь или, даже, себя.

Вот едешь по городу на скорости 150 км\ч и думаешь: «Что со мной стало, а кем я был раньше». Очень вспомнить хочется, но ведь это не очень и просто. Был ли я вчера или это всего лишь чья-то память.

 

Странный человек стал что-то бормотать про память, жизнь и про себя. Был это бред, он сам, наверное, не понимал, что это слышу я.

 

 

Писатель был одним из тех людей, которые могли в любой момент изменить себе. Даже предать себя. В этом случае берем выше, он почувствовал, что сможет кого-то спасти от смерти. Может быть, это было всего лишь чувство вины после смерти жены, а может даже, что-то большее. А-ля отцовский инстинкт или чего-то в этом роде. Одним словом попал странный тип (загребли в психушку). Его бред многое объяснил, хоть ничего непонятно.

 

Что-то это со мной. Вспоминаю прошлое, будем надеяться, что я это не вслух вспоминал. Зачем ведь сейчас всё кончится. Газ до конца. Глубже уже не идёт, поршни долго не выдержат, и мотор, если повезет, взорвётся, а может, и нет. Ничего с моста надо этот транспорт спустить. Ведь у меня всего один патрон. На двоих не хватит. Хотя его скоро и так заколбасит если он не пристегнётся. Человек с дырой уже во всю футболку летал по всей кабине.

 

Любить Россию, значит принимать не меньшее из зол или что-то в этом роде. Хотя это зло где-то по серединке. За что её можно любить, даже не знаю.  За дороги, например, можно лишь ненавидеть.  Вот еду на местном, в смысле российском транспорте, а трясёт, как будто, так и задумано, чтоб душу выбить, наверное.

Девятка летела по дороге-абстракции, которая состояла из булыжников размером с голову. Глушитель стучал с каждым прыжком всё сильнее. И только считанные секунды отделяли нас от того времени, когда ему суждено отвалится.

В радиусе пяти километра был слышен звук, напоминающий полёт реактивного самолёта. Он длился недолго, до того времени, когда водитель уже не мог выдержать. Машина остановилась. Дверь открылась. Из машины вывалился молодой, в смысле карьерного возраста, ФСБешник. Он медленно, изменив центр тяжести на голову, тем самым, перевесив зад, выпал из кабины. Реакции или чего-то вместо них ещё работали. Голова не коснулась поверхности дороги. ФСБешник выпрямился, держась за дверь. Стал кашлять, так как остановка машины подняла много пыли и чего-то там ещё.

Ну, согласимся, что первый блин комом, но ведь блин всего лишь первый. В следующий раз не уйдёт. Да и куда ВЮГ уйдёт, ведь его вся ментура и не только ищет. Найдут, поймают. Лишь нужно немного время. Но почему-то не верится мне, что он убил столько. Хотя и нагнать ОМОНовец не мог. Потом разберемся. Вся жизнь впереди, так и получилось всё дело на целую жизнь. Очень запутано и неясно.

Молодой ФСБешник  не знал, как он прав…

 

Что-то завыло позади, как реактивный самолёт. У ментов глушак отпал. Всё сейчас  уйдём из поля их видимости и всё. Не найдут, ведь они не знают даже кто я такой. Фотографию, может, найдут, а когда найдут, мы уже умрём. Поскорей бы.

 

Вразумить и объяснить. Что может быть проще. Он творил души, но никогда не трогал уже существующие. Наверно, пришло время. Писатель ещё не знал всего, бред понял лишь отчасти. А все странное отнёс к психозу или какому-то воздействию. Он не мог поверить в то, что человек может просто себя убить, всегда говорил себе: «Николай, если человек убивает себя, то не по своей воле или его воля больна». Это была лишь ложь, пустая и глупая вера в человеческую жизнь. Зато при такой вере в жизнь, он не верил в себя.  Николай мог многое в своей жизни, но никогда ничего не делал, что мог. Может быть, в этом причина его несчастий. Странно, что писатель, будучи в свое время человеком творческим, не хотел убить себя после смерти жены. Жизнь всегда ставит много вопросов, на которые нет ответов. Да и вопросы бессмысленны. Да и стоят ли они внимания, если ответов нет? Это проблема всё той же  памяти,  души, существования человека. Если человек что-то забыл, это для него существует? Простой, не полностью сформулированный вопрос. Напрашивается ответ: «нет», но правилен ли он? И если ответов человек никогда не узнает, тогда и вопросов нет, ибо вопрос подразумевает ответ.

Впервые в жизни Николая пришло время, когда он действительно будет что-то делать активное.

Нужно двинуть сильно по шее, и он потеряет сознание. Хотя у меня не так много силы, чтобы я мог его отрубить. Попробовать каким-нибудь предметом, один удар и он без сознания.

Под сидением лежал средних размеров огнетушитель…

 

Менты отстали, но я, не теряя надежду, что мотор может взорвать, гнал на максимальной скорости. Человек этот уже привык и стал управлять своими полётами по кабине.

Юра не заметил, как его будущий друг по самоубийству и заложник на пол ставки залетел под сидение и достал оттуда огнетушитель…

 

Глава 4. На посошок. (И грянул гром…)

Зачем нам, людям пониманье,
Ведь мы его не знаем все.
И только горечь от изгнанья,
Оставили себе, себе…

Сергей Кацман

 

Машина мчалась вперед, но скорость была теперь меньше, но за пределами допустимого значения. Есть несколько типов людей, если уж разделять людей, то на осторожных (в разной степени) и легкомысленных. Николай в свою очередь не принадлежал ни к одной из двух групп. Он был посередине. Юрий был связан и для верности введен в полусонное состояние по средствам баралгина. Всяких лекарств в машине было предостаточно. Но в тоже время сам факт того, что скорая не была оставлена в кювета говорила о его сильном легкомыслии.

Машина удачно свернула в сторону с учреждённого Юрием маршрута. Новая трасса проходила по окраинам города, Среди бесконечных и маленьких переулков частных секторов. Дорога естественно была самая прямая и ровная, два тела в кабине постоянно подпрыгивали как минимум на 10 сантиметров.

После смены власти в кабине всё изменилось. Во-первых, водитель. Во-вторых, заложник. В-третьих, «Ленин – 1 » был до этого всегда зажат в руке Юрия, а теперь мирно лежал на полу.

Новый заложник не реагировал на все толчки и подскоки, которые происходили по вине такой «хорошей» дороги. За три часа он только два раза пытался открыть глаза, но по причине того, что его глаза были заклеены пластырем, не мог. А после этого просто снова уходил в небытиё своего сна.

 

…Он здесь не был давно. Всё поменялось, мир стал иным. Совсем не то, что было до этого. Воздух перестал быть серым, цвет крови заполнил всё. Но теперь одиночество было полным. Можно было сказать, вся его жизнь заключалась в поиске этого никогда недосягаемого одиночества, та незыблемая даль в стороне от мира людей, которая перестала быть мечтой. И теперь стала самой настоящей, реальной. И не имеет значения, что этот мир стал другого цвета, от этого он не стал хуже. Но главное было в другом, исчез тот, кто никто не мог быть человек, тот, который им всё-таки был. Юрий не понимал, умер ли он и попал туда, куда возможно всегда хотел попасть или  всё-таки это очередной бред, после которого он очнётся за рулём, будет ехать вперед к смерти. Но это было даже неважно, так как находился там, где хотел и плохие мысли в голову, если она есть, быстро перестали лезть…

 

Сильный толчок, от удара головой о руль спасает лишь ремень безопасности. Мотор глохнет. Юрий валяется где-то в ногах. Живой или нет? На глаз не определить. Николаю ремнём сжимает грудную клетку, он не может несколько минут нормально дышать. Приходит в себя лишь через пятнадцать минут.

Ведь не один человек не любит, если в его доме проходной двор или что-то вроде этого. Вот и  местные жители не лояльные не местным автолюбителям наколотили в своих переулках труб на уровне бампера, чтобы отучить ездить «всяким там». Вот и отучали. Результаты были хорошие, жертв тоже было не очень много 10 человек из тысячи. Вот и умудрилась попасть скорая в десятку.

Любопытство одно из важных свойств живых организмов, в частности людей. И не имеет значение опасно это для них или нет. Найдутся те, кто придёт и будет пялиться. Вот и в этот раз человек (=масса) не изменил своему   врождённому интеллектуальному инстинкту. Толпа окружила скорую и пялилась. Ей было наплевать на то, что в машине лежит убийца и его оружие, самое мощное из ныне существующих (даже не из самопальных).

Не стоит и представлять того, что ощутил Николай, когда очнулся. На него смотрела маленькая толпа зевак, и никто даже не удосужился залезть в кабину и оказать посильную помощь, что, возможно, было и к лучшему. Теперь надо было действительно решить, что дальше. Было два пути первый разогнать народ и найти, т.е. угнать машину, а второй, который даже не успел сформироваться в голове Николая, солгать.

Толпа немного рассосалась, когда поняла, что водитель очнулся и жив, но зеваки остальные остались.

После бессмысленных попыток завести машину водить вышел, предварительно развязав Юрия и нацепив на себя какую-то толи визитку, толи пропуск в больницу. Николай выбрал ложь. Теперь пришло время говорить. Писатель скривил свою морду пытаясь изобразить страх с болью, но получилась кривая улыбка, и заговорил, т.е. завопил: «Человек ранен. У кого телефон. Вызовите скорую…». Речь была очень длинная, но кроме написанного выше не содержало никакого смысла. Также для большего фона опасности и страха он заикался. Последняя фраза значила, что Николай ищет машину, чтобы доставить человека в больницу.

Зеваки стали разбегаться, но разбегались с разной целью. Первая, бежать и прятаться, ибо имелась машина. Вторая, звонить 03. Толпа быстро рассеялась, но всё же не полностью. Осталась в основном какая-то мелочь.

 

…вдруг небо ожило, но это отнюдь не мешало одиночеству. Оно стало закручиваться в различные фигуры и рисовать всё новые и новые фантастические картины. Сначала шли ослы, потом свиньи, потом снова ослы. Потом кто-то танцевал возле какого-то предмета. И всё это было на небе кроваво-красного цвета. И что странно это всё отражалось на жидкости, что под ногами. Вдруг небо померкло и стало цвета корки, которая покрывает   свежую рану. Это был личный мир Юрия и почему он не должен был изменяться, как все остальные? Должен и это Юрий знал, и не принимал изменение фона всерьёз. Начался дождь, обычный земной дождь, только розово-красного цвета. Что-то периодически освещало небо. Но на обычную молнию похоже не было. Но затем стало очень темно, хоть глаз выколи. После  этого  снова всё осветило, и грянул гром. Больше ничего не было…

 

При всей этой суете с толпой, Николай даже не успел толком проверить, жив ли Юрий. Сделать он это мог лишь тогда, когда прибыла настоящая машина скорой помощи. Почему-то сразу после первого осмотра писателя поздравили с очень удачной реанимацией совершенно мёртвого пациента. Николай не придал этому значения, посчитав, что местные жители после его воплей наговорили мед. дежурке сверх нормы. На странный агрегат, который в действительности был очень страшным ручным оружием, которое создатель его назвал «Ленин – 1». (Предположительно в честь вождя мирового, а в действительности лишь российского пролетариата – Вова Ульянов. Некоторые его считали богом, а некоторые – дьяволом. Есть свидетельства, что был он очень мозговит. Почему оружие назвали так стоит только гадать, ибо создатель относился к Вовчику хорошо.) Оружие осталось лежать на полу кабины. В дальнейшем оказалось в руках ФСБ.

Тело бывшего совершенно мёртвого погрузили в машину скорой помощи и доставили в больницу. Николай сопровождал своего больного. После осмотра врача тело куда-то пропало вместе с машиной доставки медикаментов. Но этого никто не заметил, так как машина вернулась через три часа  с неизвестным водителем, которого никто никогда не знал и после этого больше никто не видел.

Куда нужно везти человека, Николай знал с самого начала – домой.  Он жил один и к нему никто никогда не приходил, а после смерти жены с соседями не общался, да и они его побаивались. Вопрос был в другом: «Как внести в квартиру человека, который без сознания, и не привлечь глаз соседей?». Идея пришла как-то сама собой и непроизвольно, сделать так, чтобы тело посчитали за мебель. Пришлось сначала съездить и добыть упаковочную тару. Добыть её оказалось легко, ей оказался ковёр, обвёрнутый бумагой. Ковёр был старый, Его Николай нашёл  в машине. Но вот бумагу пришлось поискать, но в итоге мумия была организовано и лишь ожидала, чтобы её (70-80кг) внесли в квартиру. Писатель поступил по принципу, кто нам мешает, тот нам поможет. Пришёл к соседям и попросил помощи в доставке до квартиры украинского ковра. Те согласились, может и от страха. Помогали и даже не стонали, что тяжело. Но самое трудно переносимое было то, когда Николай стал стонать и чихать, не раскрывая рта. Вот соседи не на шутку испугались, но до квартиры донесли. Для того, чтобы уладить последствия Николай налил им спирту и пригласил вечером на полное обмывание ковра. Те сначала отказывались от страха, но в итоге согласились, кто ж от халявы откажется. Как раз у них дома выдалось свободное время для буль-буль, уехали родственники.

Машина была возвращена в срок, никто и не заметил, но пропажу двух бутылок спирта в итоге обнаружат, а это уж не мои проблемы будут.

Предварительно,  перед тем как обмыть, Николай вынул тело из ковра, оно до сих пор спало, что было даже неудивительно, после всякого баралгина и снотворного настоящих санитаров. Разместил я его на кроватке, но зафиксировать не забыл. Ковёр сунул в ванну.

 

…Под ногами не было земли, вместо неё была жидкость, но на ней я мог стоять. Иногда очень редко по ней проходила какая-то рябь, но это меня не волновало. Небо было какое-то пустое бесцветное, пустое и глубокое никогда раньше не видел такого неба, но никогда раньше я не видел другого неба. Странно, почему мне кажется это необычным. Воздух был серого цвета от горизонта справа и до горизонта слева.  Это тоже, кстати, было странным, мне казалось, что воздух это что-то большее, но я не знал что. Я был здесь один. Что значит быть не один? А кто я? Не мог знать, просто не мог. Что было раньше? Не помню. Небо менялось. Это я точно знал. Там появились образования названия которых я не помню или нет помню: «тучи». Они рисовали, какие картины чудовищно-знакомых вещей, которые я знал, но сейчас не помнил. А  потом пошёл дождь, сверкнуло что-то, и грянул гром…

 

Соседей я позвал, они пришли уже без страха. Сели мы на кухне, поставил на стол бутыль спирта. Соседи обрадовались. На закуску пошла картошка, урожая прошлого года, они не были против этого. Достал я даже откуда-то огурчиков солёных. Их лица становились всё веселее и веселее. Ну, а где-то под конец бутылки. Соседи вдруг захотели посмотреть ковёр: «Обмываем и даже не видели что!» Отвёл я их в ванну. Показал.

-         Он вроде больше был – говорить 1 сосед.

-         Да точно мне тоже кажется – подтвердил второй.

-         Конечно, он ведь был сырой да ещё в бумаге. Усох –  начал я оправдываться.

-         Говоришь, усох, а как он усохнет, если он в ванне? Странно – 1ый сосед.

-         Ну не знаю, как они усыхают, может клопы из него повылезали вот он и стал меньше.

-         А не человека ли ты там нёс – сказал сосед номер 2.

-         Ну, можно бы и человека, но тогда бы он звуки издавал – сказал я, предполагая, что сосед шутит.

-         Значит, ты труп нёс!!! – завопил первый.

-         Тогда бы вонял и не чихал – сказал я, понимая их уровень не вменяемости.

-         Точно, значит все-таки клопы – на этой странном заключении спор закончился.

В итоге поставил я им  и вторую бутылку. Соседи вновь повеселели и веселые пошли домой, когда её опустошили. При прощании предложил им повторить, потом. Они были не против этого.

 

…Странное это чувство того, чего на самом деле нет. Или нет, лучше сказать. Ощущение чего-то не достижимого. Ведь я не могу знать, существует ли это на самом деле или нет. Сейчас я ничего не могу знать, потому что знать значит помнить. Но я забыл, может быть навсегда. Хотя, как я могу судить о вечности, если меня скоро не будет, в смысле забуду себя вновь и всё по второму или по какому-то кругу…

 

Тот «удивительный» день кончился, а меня до  сих пор будоражат воспоминания. Один день и так много событий: похищают, похищаю, вру, краду, спаиваю, узнаю новых для меня людей. А ведь до этого я не знал соседей. Я даже никогда их не видел, а если и видел, то не знал, что они соседи. По соседству со мной жила целая семья два молодых двадцатилетних брата и их мать. Её я ещё не видел. С братьями я пил. Оба высокие. В темноте можно их без проблем перепутать. Странная прилизанность на голове, маленькие уши и длинное тело. Больше ничего. А что ещё надо? Странный акцент, но это уже не о том речь. Прихрамывающая походка у одного, тик у другого. И это всё может быть не заметно. А ведь без этого они просто неизвестная часть мира людей. А я их не знал! Почему?

Пустые затуманенные глаза смотрели в потолок. Не осталось больше ничего, кроме головной боли и сухости во рту. Жестокая и беспристрастная боль терзала обожённое спиртом горло. В ушах гудело. В голове постоянно слышались голоса тех, кого рядом не было. Хотелось спать. Не отказывать же себе.

 

…И опять снова и снова, что-то вторглось в мою жизнь. Что трогает меня, пытается выдрать из того мира, который я любил всегда, но которого у меня никогда не было. Я вспомнил! Никогда! Свобода никогда не была моей. Да и что такое свобода, мнимое, и весьма, относительное человеческое понятие. Которое могло бы в идеале разделить человека и общество. Но на самом деле ничего нет, на самом деле есть лишь общество «человек уразумленых», которые только и хотят сбиться в кучу и отупеть. И нелепая привычка людей создавать себе проблемы. Создали мир людей.

Гроза кончилась. И мир вернул мне,  наверное, мою память. Мир снова стал серый и бесцветный, он стал таким, каким он был тогда, когда я впервые побывал здесь.

Время шло, побеждая вечность, и пришёл миг вернуться…

 

Начинало светать и петухи, если бы таковые имелись  квартире Николая, давно бы запели. Но к  счастью их не было. Николай ещё спал.

Громкие звуки падающей или, точнее сказать, разваливающейся кровати потрясли квартиру писателя левых романов и второсортных некрологов.  Хозяин на эти звуки никак не среагировал.

 

Веревка держала крепко, и падение сетки и самого тела Юрия не помогли освобождению. Попытки перетереть и перегрызть веревку не увенчались успехом. Ничто не помогало. Поза после падения была неудобна, но с этим связанному человеку пришлось смириться.

 

<…>

 

«Группа псих. под. самоубийц» звучит!» - подумал Николай, набирая номер телефона написанный в газете. Гудок длинный. Свободно. Ещё  один. Щелчок.

-         Алло! Это общество, в смысле группа. Ну название у неё длинное. – сказал голос в  трубке.

-         Я звоню вам из морга. Есть тут один потенциальный самоубийца – сказал писатель.

Ответ прозвучал странный, в смысле мало разборчивый. Короче говоря, возьмут.

 

Люди так просто не исчезают. Не может серийный убийца, точнее говоря, маньяк если верить сводка, исчезнуть  и  никого не замочить. Слишком всё было странно и непонятно, хотя, что я мог ожидать, работая здесь, в ФСБ, в спец. отделе? Вот этого и должен был.

Люди никогда так не пропадали, в данном случае он и мёртвым не раз пропадал. Но сегодня, что-то сдвинулось, благодаря появлению записки из местной милиции.

«Сообщение № 2345Ф.

Автор: Прохоров Т.С. ст. лейтенант

Сообщаю, что сегодня N-ого числа получил из рук старшего фельдшера центрального парка машин скорой помощи, центрального пункта скорой помощи, Гитина О. П. устройство. При внешнем осмотре напоминает оружие с несколькими стволами.

Устройство было отправлено в лабораторию в этот же день»

«Отчет по вещ. док. № 3434556

Устройство является неизвестным, но совершенно точно можно сказать, что это оружие. Имеет несколько каналов патрон-подачи и несколько стволов. На практике будет отличаться высокой скорострельностью. Также имеют встроенную открывалку для пивных бутылок и  нож. На устройстве обнаружены следы крови. Кровь как минимум двадцати человек. Более подробный отчет прибудет завтра.

Младший лаборант. Сивохин Е.П. Лаборатория ОУФСБ»

Будем ждать.

 

Жизнь просила меня, и я остался один посреди неизбежности. Юля? А что, Юля? Я был всё равно один, на этом белом, чтоб его пять раз по кругу восемь негров, свете. Да кто сказал, что он белый этот свет. На крайний случай сказать можно, что он чёрный, но это тоже не совсем верно. Есть люди хорошие, которые освещают людскую тьму. Но это даже не то, главное я до сих пор считаю себя виноватым в смерти Ани. Люблю ли, я её? Наверное. Я знаю, что Юлю я не люблю. Это точно, а если не её значит Аню. Не буду врать она мне нравиться, но это ещё не любовь. И почему это должно стать любовью?

Странно, как я могу жить. Я должен как минимум пять раз попытаться себя убить. Так ведь, нет, живу. Да и Юля живёт, хотя с чего бы ей, не жить. Я всегда считал, что она не хочет на самом деле себя убить,  только людей попугать. Но Юля может не знать сама об этом. Кто отменял подсознание? Вот был случай один человек, какого пола значение не имеет (короче говоря, не помню), хотел тоже показать людям (т.е. родственникам) попытку суицида, ну, убить их в чём-то надо было. Написал записку, повесил на дверь туалета. Взял веревку и мыло и пошёл в туалет. Привязал веревку к бачку, намылил. Прикрыл дверь, не закрывая. А замок был автоматический, хлопнуть - закроется. Организовал громкий звук и в веревку. Когда в веревку лез, задел ногой дверь. Она захлопнулась. Прибежали люди, увидели записку. Стали ломиться, а никак. Ну и умер он так, через пол часа. МЧС дверь открыла, а тело висит. Сказали, мучился сильно. Другой вот человек мухоморов нажрался с той же целью. Не умер, но понос, рвоту и галлюцинации на всю жизнь запомнил.

 

Никогда я не понимало, что, значит, наполнить жизнь чем-то. Наверно потому, что никогда и ничем моя жизнь не была наполнена. Даже сейчас, когда я бросила свою прошлую жизнь, которая всё равно бы закончилась, и начала новую совсем другую. Я жила, не имею ввиду, что брала от своего существования всё. Я  просто была. Антон Савельев был таким же, как и раньше при первой встрече, только поменьше стал гадостей говорить. Хотя может, они у него кончились, а он не хотел быть неоригинальным.  С Антоном мне повезло, в некотором виде. Говорит мало, пассивен в действиях, если это не касается его интересов. Любовь его ко мне была слабо выражена. Я любила, но говорить вслух просто не хотелось. Зачем? Сам знать должен.

С первого дня ничего коренного не изменилось. Жила то в своей комнате, то у него. А изменений было лишь два. Первое. У меня появилась кровать из трёх стульев. Второе. Кто-то позвонил. Ожидается увеличение группы до трёх человек. По моему мнению, Антон только этому и обрадовался по-настоящему, хоть и не сразу после звонка. До этого радость его была какая-то наигранная.

Он сбегал в магазин, кстати, ближайший был на расстоянии трёх километров, и принёс коньяку и копчёной рыбы. Почему рыбы не знаю, обычно  конфетами заедают. Может, забыл. Зато, к моему огорчению или наоборот, пить не дал.

 

 Многое, что написано «пером» сложно выполнить на практике. Заставить человека лечить или куда-то идти против его воли очень сложно. Это Николай узнал только что. Теперь он был не богом, а всего лишь человеком, познавшим жизнь реальную. Когда угонял  «скорую помощь» Николай не знал, что он не может всё. Теперь писатель знал. Но назад пути не было. Решил и пообещал себе, только вперед.

Внушение и человеческий разговор убедили связанного уже не первую неделю человека. А может, тот просто согласился ради свободы. Точно ничего нельзя сказать.

Возможно, Николай сделал всё, что от него зависело. Теперь нужно было развязывать и идти. Что можно ожидать от связанного писатель не знал и на всякий случай вколол ему снотворного и успокоительного.

 

Радость нахлынула повторно, когда кто-то наконец позвонил уже не по телефону, во входную дверь. Некоторое время прошло после телефонного звонка до этого мига. Дверь открыл не я, а Юля.

 

Дверь громко заскрипела, и мы вошли, точнее говоря, вошёл я, а псих вполз, а точнее въехал на мне.  Дверь открыла девушка. Сверху сбежал ещё кто-то, вроде тот с кем я говорил по телефону.

Впустили нас сразу. Представляться я не стал, ибо не знал, как зовут психа у меня на плече. Зато они представились: «Я Юля, а это Антон» - сказала открывшая дверь.

 

Расселись ВСЕ, недостатка в стульях не было, и быть не могло, их стояло здесь много. Начался обычное, теперь будет обычное, интервью с прибывшем.

-         Как вас звать?

-         Меня Николай, а этот очнётся, сам скажет – что другой был без сознания, меня немножко заинтриговало.

-         Будете жить здесь? Вдвоём?

-         Если можно, то да.

-         Можно. Вместе или как?

-         Раздельно!

-         Ну и ладненько, ваши комнаты №4и №5. Занятие будет сегодня в 21.00, здесь! – окинув помещение, сообщил я.

 

Всё случилось не так, как я ожидал. Здесь не было санитаров и охраны, здесь было нет. Может это и хорошо. Теперь за меня решает судьба.

Комнаты меня удивили ещё больше. Они были пусты. Спрашивать о мебели я не рискнул. Тело я положил в комнате №5 на пол. Прикрыл его лицо газеткой. Зачем? Да просто так.

Моя комната была такая же. Вопрос «Почему я решил остаться?» посетил меня лишь тогда, когда туалет оказался занят. Когда я на него ответил туалет оставался быть занятым, а потом оказалось, что его просто нет. Хотя ответ «чтобы спасти людей от смерти» тоже, как положительный результат  остался при мне. Туалет оказался на первом этаже, но найти мне его сегодня, не было суждено. В этот день проблема была решена, но о способе я умолчу.

 

Открываю глаза – темно. Закрываю тоже – темно. Наверное, опять умер, и меня привезли в морг и засунули в тёмный ящик, холодильник. Или нет, здесь не холодно. Ведь не в гроб меня засунули, а причину смерти, опознания проводить не будут.  Всё рано темно.

В полумраке комнаты №5 лежал человек с накрытым газетой лицом.  Он лежал уже не первый час с самого утра, с того времени, как его внёс сюда другой человек.

Газета зашуршала, должно быть, человек заморгал. Потом звук прекратился. Ноги, руки и прочие – части тела зашевелились. Рука поднялась и смахнула газету.

Почему я здесь очнулся и когда это  я успел умереть, может, тогда в машине? Нет после машины, было что-то ещё. Да и непохоже, что я был мёртв. Руки и ноги нормально двигаются, ничего не колит в них. А обычно колит. Да и если бы я умер, я должен был умереть капитально, ведь я больше не нужен тому, чьего имени я не знал.

Встать было просто. Я встал осмотрелся. Комната пуста окна, как таковые отсутствуют. Камера? Меня это поймали и посадили. Да я ведь был к какому-то дивану привязан, и тот чудик с кладбища со мной говорил о чём-то. Ах да он меня лечить собирался от суицида. Смешно. Лечит, наверное, сейчас. Только ему этой «болезни» самому не хватает.

 

Я просто выходил из своей комнаты, наверное, снова искать туалет. Соседняя дверь открылась и он вышел и выходя сообщил: «Пасёшь, значит». Не пас я его. Он не был агрессивен и потребовал объяснений. Я рассказал, что он теперь в группе поддержки самоубийц. Он поверил, не удивился. Зато я удивился его спокойствию. На мой вопрос о его имени он ответил: «Юра». Я ему сообщил, чтобы приходил в 21.00. После этого он куда-то ушёл, наверное, тоже искать туалет.

 

Что можно делать на складе? Ничего. Я хожу (в смысле периодическое движение ног), сижу у телефона (жду звонка, привычка такая), ем (тоже привычка), пью и т.п. В день появления новеньких самоубийц я тоже ходил. Когда я поднимался на второй этаж, я встретил того, кто был без сознания. Теперь можно было понять, что он был моложе другого, возможно, даже был моим ровесником. Он кинул в мою сторону «привет» и несколько слов: «Поговорим в девять». И ушёл вниз по лестнице, в подвал.

В подвал, лично я, никогда не заходил. Да и нельзя туда зайти, он был затоплен, всегда. Не имело  значения, какое время года, там всегда вода. А то, что новенький ушёл туда, меня сильно удивило и заинтересовало. Но спустился я не сразу. Немного подождал.

Там не было воды! Но там была тьма. Хотя там должно быть светло, так как множество окон видно с улицы. Но тут было темно. Я закрыл за собой дверь и постарался приглядеться.

Лестница вела глубоко вниз. Туда где была лишь тьма. А любопытство – вещь! Я шёл вниз. Подвал я ожидал увидеть совсем другим. Через пятнадцать ступенек была площадка, и слева угадывалась лестница ведущая ещё ниже.

Человек, которому нечего терять, ничего не боится. Это верно не всегда. Мне было всё равно, и смерти желал, хоть и подсознательно. Но я боялся. Ведь не могу знать, что там внизу. А вдруг там то, что заставит меня жить вечно, т.е. вечно мучиться. Я испугался. Наверное, почувствовал силу, чью-то невидимую мощь, которая уничтожает, а что это другой вопрос.

Антон вышел из подвала и сразу забыл всё, что видел там. Больше не было тьмы, подвал наполнен водой. Туда нельзя зайти.

Я поднимался по лестнице, только что возле меня пробежал новенький, наверное, в туалет. Вроде подвал с туалетом перепутал. О, выскочил и бежит опять возле меня на второй этаж. Не буду ему туалет показывать, пусть помучается, поищет. Почему же Юльке сразу сказали, где он? А то бы весело было бы.

Антон поднялся и вошёл в свою комнату и лёг отдохнуть от безделья. Также как он делал раньше: вчера, месяц назад. И всё шло как раньше.

 

Я всегда был странным, да и нормальных сюда не берут. А теперь не могу даже понять, зачем я здесь? Кого защищать ВЮГа, который нужен нам для того, чтобы узнать рецепт воскресения, или людей, для которых изначально и появилось  КГБ, ныне ФСБ.

Поступили новые сведения. Устройство – это оружие, предположительно ВЮГа. ОМОНовцы из первого кольца подтверждают. Других свидетелей нет. Очень совершенное устройство, несмотря на то, что это самопал. Оно было передано на дальнейшее изучение, с возможностью выпуска этого оружия в серийное производство. После рассмотрения материалов по делу, можно сказать, каждый патрон вошёл в плоть, кроме последнего патрона. Почему? Он оставил его себе? Я этому поверю, он хотел убить себя. Но почему не убил? Где тело? Только может ли он убить себя? Ведь раньше он был уже мёртв, но потом воскрес! Всё запутано! Как должно и быть. Простых путей не бывает. Простой путь это такси рай. Но нет таких такси и нет рая.

А сейчас надо было ждать и не высовываться. Его найдут без меня, вот только тогда появлюсь я и заберу. Раньше приду, будут задавать глупые вопросы. А я не люблю глупые вопросы, они могут усложнить мою жизнь, если я скажу что-нибудь неосторожно. Я могу искать, но отдельно от официального местного расследования. Официально меня уже нет и нет специального отдела ФСБ, в который не берут нормальных.

Но я хоть и сижу в кабинете, я ищу. Большую информацию можно извлечь из крупиц, которые пролетели возле тебя. А сейчас информация летает по проводам, крупицами, которым не придают значения. Какие удивительные изобретения телефон. Два провода и наушник - ты знаешь всё! А пэйджер,  который, кстати, в своё время спёрли мы у одной команды, на вроде ВЮГиного пистолета (когда ещё не было ни меня здесь, ни спец. отдела ФСБ), тоже не трудно «подслушать». А нелепая бумажная почта. Известно всё! И можно никуда не ходить. Устройства подслушивания телефонов строятся вместе с телефонными станциями. С пэйджерами дела идут не хуже.

Но всего  этого было мало. Я знал, куда отвезли двоих: ВЮГа и заложника. Я знал, что ВЮГ украл там машину, а потом вернул. Но это ничего не значило. ВЮГа в больнице никто не виде, но машину он угонял, и как не смешно звучит, возвращал. Зачем совесть замучила? Всё странно, к в самом начале.

Шеф позвал меня на обед. В ресторанчик перед зданием отдела. Там было специальное звукоизолированное место, предположительно сделанное для нашего отдела.. Поздравил с находкой оружия, в которой я не был замешан. Это стало началом нашего разговора о «высоком».

-         Ты знаешь, что это значит?

-         Нет! Если я правильно вас понял, шеф

Никто не знал его имени, его просто звали шеф. А спрашивать настоящие имена у нас не прилично. Некоторые сотрудники говорят, что он сам не помнит своего имени.

-         Ты у нас недавно. Я дал тебе одно из самых безнадёжных дел (временно), но как видишь, я ошибся. Это дело теперь самое важное. И оружие, так сказать, это только верхушка верхушки айсберга. Ты думаешь Винитин первый? Нет, были другие. У них были разные задачи. Но двигало ими желание умереть, - я перебил.

-          Я тоже думал, что ВЮГ хотел убить себя последней пулей. Но почему не убил? Не пытался?

-         До этого он просто не мог. А почему сейчас не убил, я не знаю. Три случая это много, но этот мы видим своими глазами. А в тех делах было многое искажено. Там был уклон на воздействие капиталистов на сознание. Но это гораздо хуже. По крайней мере, теперь и мы капиталисты. Да и тут дело совсем другое.

-         Если какая-нибудь информация об подобных случаях?

-         Есть, но ты её не получишь. Ты должен работать сам, один. Найди Винитина или как ты его назвал ВЮГа. Он должен быть живым. Всё, что я тебе сказал о деле, может быть ложью, так как дело очень важное. Вся другая информация не точна и не проверена. Работай, даю тебе 3-ий уровень. Возьми оружие. Оружие бери с идентом. Не верь никому. Он может быть с другими. Не используй телефон, всё равно звонить сюда тебе не надо. Я слежу за тобой лично, сам и свяжусь, когда надо будет. Возможно, когда ты выйдешь на него, у тебя будет амнезия. Всегда проверяй память. Ставь пометки на теле или блокнот купи. Держи деньги и  билет в Саратов, на поезд. Тебя там встретят и кое-чего передадут. Из Саратова возвращайся автостопом или пешком. В городе не мелькай,  где тебя знают. Ну, всё иди. Я в тебя верю.

-         Я-я пошё-ёл – сказал, запинаясь, я.

Такого я не ожидал. Такого не могло быть. Я самое важное дело моё. И я надежда отдела. Мне дали 3-ий уровень, которого не существует, по крайней мере, я так раньше думал. До этого у меня был 0-ой. При нём ты можешь больше, чем любой ОМОНовец. Хоть морду президенту набей ничего не будет, но в отчете должна быть цель. У шефа был 1-ый уровень. Можно делать тоже только без отчёта, вроде можно убивать. А что можно при 3-ем уровне? Я не знал. Мне шеф дал денег. Точнее говоря, доход за пять лет Березовского или Чубайса. А что говорить об оружии с идентом, которого я никогда не видел. Но на обучении нам говорили про него, но ничего я не помню. Должно быть его мне и передадут в Саратове.

Когда я вышел из кафе, возле здания отдела стоял грузовик, и в него грузили коробки. В коридоре стояли коробки, все сотрудники бегали, что-то искали. Вроде, собирали вещи. Я забежал к себе в кабинет и перелистал дело ВЮГа, но брать не стал. Оставил ключи от дома и сотик в столе. На улице стоял уже другой грузовик, и в него снова грузили коробки, теперь уже с моего этажа. Я поехал на вокзал.

 

Поезд стучал колёсами об старые, разбитые временем и силой притяжения рельсы. Время превратилось в звук. За окнами оставался город. Его смог дым и зной. То, что было не жалко оставлять. Да и, в общем-то, терять было нечего. Мне, честно сказать, было плохо. Столько свалилось на мои плечи. Сосед по камере, тьфу, по купе. Сидел и слушал плэйер. Вроде играло, что-то из Наутилуса. Он обратил на меня взгляд,  когда я прислушивался к его плэйру. Лицо у меня было не из лучших, а может быть лица  и не было. Он сразу понял, что мне надо, и предложил выпить за поездку.  Естественно я был не против этого, но ответить ему закуской не мог. Зато сбегал за стаканами к проводнику и случай купил у него палку копчёной колбасы. Стало чем ответить. Когда я пришёл, на столике стоял коньячок и порезанный чёрный хлеб. Где прятал хлеб, я не понял, вещей он имел не больше моего.

Моя командировка начиналась хорошо, о конце её не стоит пока говорить, а то не сглазить бы. Бутылку мы опорожнили быстро. Получив при этом огромную информацию, друг о друге. Его звали Антон. Он работал программистом, но сейчас временно занимался заключением договора и ездил по областям. Для программиста он был нормальным, мне раньше казалось, что они все психи и непьющие. Оказывается, ошибался. Антон слушал русский панк-рок или что-то, в этом роде. Он узнал обо мне, что я путешествию автостопом, но сейчас мне захотелось ехать на поезде. Но из Саратова пообещал автостопом и пригласил с собой. Также я играл на губной гармошке, но за неимением данной продемонстрировать не мог. Потом Антон сбегал куда-то и принёс бутылку водки 0.7 литра. «Другой не нашёл», - пояснил он. Опять загадочным образом на столе появился порезанный хлеб, тот мы уже съели. На середине бутылки, стало трудно пить. Но не прободать же водке. «На посошок» - звучал в купе перед каждой новой рюмкой. «Завтра будет очень плохо», - вторгалась в мой разум здравая мысль. Потом я упал в забытьё.

Я очнулся за час до прибытия. Чувствовал я себя, вопреки ожиданиям хорошо, хотя соседа моего вроде колбасило немного. Но кофе, которое я принёс, вроде помогло. С трудом вспоминалось, что было вечером. Но имя я его запомнил – Антон его звали. На вокзале мы попрощались, он мне оставил телефон своей мобилы.

 

Меня встретили. Два человека. Один маленький, ниже меня. С маленькими глазками и очень чёрными волосами. Другой высокий, как я. Волосы были тёмные, но не как у маленького. Высокий держал табличку, на которой написано крупными буквами: «Краков Дмитрий». А внизу маленькими буквами написано: «База сантехнического фиксирования». Надпись меня в пот не бросила, мне просто стало интересно зачем? Зачем давать лишнее свидетельство о ФСБ. Спрашивать об этом их не стал, да и не хватило бы на это у меня времени. Когда они поняли, что я тот кто им нужен, уволокли меня в машину. И на предельно доступной (а не допустимой) для машины скорости доставили на какой-то пустой склад. С одним ящиком, с одним стулом. С охраной у входа.

Ящик оказался не простым. В дощатом каркасе находился контейнер из оргопластика или какого-то металла. Без лишних разговоров низкий открыл ящик. В ящике лежал пистолет, возможно, с оптическим прицелом, но идент присутствовал. Также лежали несколько обойм разного цвета красная, синяя, жёлтая, фиолетовая, чёрная, белая. Красная – обычные патроны, немного утяжелённые. Синяя – патроны из какого-то материла, который испаряется после выстрела. Жёлтая – стреляет газом, каким не помню. Для чего остальные я не знал. Фиолетовая оказалась с разрывными патронами. Чёрная с ядом не быстрого действия, который медленно и болезненно убивает, пули почти не повреждают ткань. Белая – приводит к бессознательному состоянию, если попасть в голову, чего из ствола вылетает, я так и не понял, но попасть говорят сложно очень. Это был первый уровень ящика. Ниже лежали световые, газовые гранаты, боевых почему-то не было. Ещё ниже находилась ещё более интересное устройство. Какой-то шлем с чемоданчиком (в котором лежали батарейкиJ). От чемоданчика к шлему тянулся толстый кабель. Это устройство предназначалось для управления человеком с низким психологическим уровнем. Как работает и как пользоваться, они мне не сказали. Но пояснили, что вот приедет человек и всё расскажет. Ниже лежали какие-то шарики с ремешками. Шарики были разного цвета: белого, красного, черного. Эти шарики одеваются на ладонь. Использовать надо было следующим образом, ударять врага ладонью по шее (в крупные сосуды). После чёрного шарика человек теряет сознание. После белого шарика теряет память о последних 24-ёх часах (навсегда) и тоже теряет сознание. Красный вызывает психическое заболевание, типа острая шизофрения, и потерю сознания. Также мне полагался браслет, по которому за мной и должен следить шеф. Сразу его надели. Но снять могли только здесь или вместе с рукой.

К полудню приехал ожидаемый мной человек. Также привели какого-то заключенного. Явно для опытов. В здании остался только я, человек и заключённый. Мне была рассказана теория или учение об управлении людьми средствами  высокочастотного излучения. Но  я ничего не понял, да и не нужно мне это было. Главное заключалось в том, чтобы надеть шлем, направить чемоданчик на управляемого, когда почувствуешь его, начинать двигать его телом. С первого раза у меня не получилось, но потом научился двигать его руками. Ощущение от использования устройства тоже были странными. Когда ты направляешь чемоданчик, ты разделяешься надвое, одна часть управляет твоим телом, другая его. Также устройство должно было защищать от подобного воздействия. Человек меня похлопал по плечу и сказал: «Ну, в дороге подучишься. Везет тебе, 3-ий дали. А ведь совсем зелёный. Ну, значит, есть для чего. Ну, бывай». После этого, сложив все устройства в сумку, я вышел из здания.

Вот посмотришь на всё, что ты взял из ящика, и сразу начинает гордость за Россию распирать. Всё-таки страна, а не Замбези какая-то. Хороший работодатель. Хотя на Россию ли я работаю, этого я знать как раз не могу. В конце  видно будет, кто со смертью заключит первый договор.

Первым делом я зашёл в фирменный магазин «союз». Там, помимо дисков, кассет видео и аудио, были музыкальные инструменты. Я купил музыкальную гармошку за 350 рублей, самую дешевую кстати. По дороге научусь играть, ведь ложь это не начало дружбы. Я ещё намеревался позвонить Антону.

 

Глава 5. Время смерти…

Смерть за родину последнюю не украшает.

Авессалом Подводный

 

Мы распределили вам смерть, - и Нас не опередить!

Коран 60 Сура56(41) ПАДАЮЩЕЕ

 

Дмитрий в свои достаточно ранние годы достиг многого, несмотря на свою странность, которая и не заметна на первый взгляд. После  юридического проработав всего два года в областном управлении внутренних дел, его переводят в ФСБ. В ФСБ он почти не работает, потому что сразу же его переводят в специальный отдел, которого нет. Его уволили, но перед этим ещё и убили на всякий случай. Чтобы не было больше такого человека.

О своей смерти Дмитрий узнаёт в отдалении от своей малой родины. До этого он специально был направлен на работу в таможне дальневосточного города Находка. Узнают, но сделать ничего не может, а объяснение, что надо, мол, это сделать был, до него доходят. В итоге он смерился своей смерти. Но имя осталось при нём, также как и удостоверения ФСБшника, в котором нет никакого намёка на специальный отдел.

После смерти его в скорости переводят в главное управление  специального отдела. Где просто, чтобы занять его руки, дают бесперспективное дело. Временно. Вот тут он и начинает свою работу, наработку оперативной квалификации.

После получения образца самопального оружия и следов дела о смерти (или о боге, кому как нравится) дело пущено в оборот. Дмитрия посылают в автономную разработку дела. Пять сотрудников включены в постоянную группу поддержки. Управление специального отдела перемещено в другой город.

Личная жизнь бравого ФСБшника была не героическая, даже лучше сказать, бедна, если вообще таковая существовала. В свои годы он был один. Из родственников у него были родители, но были где-то далеко, он уже давно не знал где. Да и не особо хотел знать.

 

Удивительным образом стол оказался на середине комнаты, и стулья стояли возле него. Николай пришёл первым на случайно выбранный стул. Потом пришёл Юрий. Юля и Антон пришли вместе, с большим опозданием. Антон начал первым.

-         Ну, вроде все собрались. Начнём. Вы тут новенькие расскажите о себе то, что хотите, - Завершил он слова свои.

-         Давайте я первый. Меня звать Николай работаю, т.е. работал до недавнего времени писателем. Всякие там романы писал, некрологи, поздравления. Год назад у меня умерла жена, несчастный случай, - он врал, лицо наливалось кровью, разрывая всё новые капилляры – После этого я не могу жить. Один раз чуть не повесился. Соседи спасли. Потом я встретил его и позвонил вам.

Николай думал, если его отсюда выгонят, он не сможет помочь Юрию. Тот убьёт  себя, ещё один человек убьёт себя. Снова боль войдёт в чью-то жизнь. А если я здесь останусь, я смогу помочь, может и не только Юрию.

Легенда была нелепа, писатель понимал, что стоит Юрию что-нибудь опровергнуть, легенда вмиг развалится. И это случится очень быстро. Одно слово.

-         Погодьте! Я ещё не всё сказал - , оборвал Антон – Это общество психологической поддержки самоубийц. А не общество насильственного удержания при жизни. Группа ставит задачу предотвратить скорые умозаключения и скорый их результат. В общем-то, мы не против самоубийства. Ну Николай пока хватит, пусть твой друг расскажет о себе.

-         А чего о себе рассказывать. Я особо и не знаю. Звать Юра. Родился. Жил. Учился. А потом сбежал от себя. От бессмысленной жизни. В поисках смысла искал до сегодняшнего дня. Не нашёл как видите. Вот и решил совершить акт суицида, да только не дают. Что за жизнь у нас, людей.